Низами Гянджеви - Семь красавиц

На углях горел алоэ, жарко тлел сандал;
Как индийцы на молитве, дым вокруг вставал.

Для поклонников Зардушта рдел живой огонь,
Был источником веселья золотой огонь.

В устье каменном, в жаровнях ярко рдел огонь,
Словно шелк золотоцветный, пламенел огонь.

Пламя — ягода грудная — угли разожгло,
Киноварью сердцевину угля налило.

Яблоком без сердцевины красный уголь рдел,
В сердцевине он гранатом спелым пламенел.

Россыпью он тлел янтарной, окроплен смолой,
Жарко искрился, подернут пеплом и золой.

Чернотою раскаленной пламенел сандал,
Как тюльпаны в косах гурий, кровенел сандал.

Тюрком — но румийской крови — яркий был огонь,
Чтил народ наш от Зардушта и любил огонь.

Пламя жизни — свет Юнуса, купина Мусы.
Сад чудесный Ибрагима, пиршество Исы.

Черным мускусом ложились грани на углях,
Словно пятна на старинных медных зеркалах.

И пылал огонь рубином в тусклой черноте;
Скажешь: так рубин в пещерной блещет темноте.

Пламя обостряло зренье, словно самоцвет,
Открывая взгляду желтый, красный, синий цвет.

Был живой огонь невесты юной веселей,
В блеске искр и в ожерелье мускусных углей.,

В золоте, в дыму алоэ брачный был чертог
Пиршественный, как гранатный розовел цветок.

Ярко убран был шелками пировой покой,
Куропатка с перепелкой в нем — рука с рукой —

Над огнем вертелись. Вместе с ними, чередой,
Оперенье сняв, кружился вяхирь молодой.

Желтый пламень дров горящих, дымом окружен,
Кладом золотым казался, дым на нем — дракон.

Адом был огонь и раем. В суть огня вникай:
Ад он — жаром пепелящим, ярким светом — рай.

Обитателям кумирен он — горящий ад.
Сад он райский для прошедших узкий мост — Сират.

Древний Зенд Зардушта гимны пламени поет,
Маг, как мотылек крылатый, вкруг огня снует.

Лед сверкающий водою делается в нем;
Жалко мне! Зачем назвали мы огонь — огнем?

Над дворцом, как кипарисы, кровли поднялись;
Вина, словно кровь фазана, красные лились.

Цвета перьев голубиных, рея, облака
С неба вяхирей бросали вниз для шашлыка.

Старое вино в кувшине глиняном тогда
Было влажно, словно пламя, сухо, как вода.

И слепцы в ту пору пили — полглотка хотя б,
И хребтовый из онагра жарили кебаб.

В славный зимний день с друзьями пировал Бахрам.
Пил вино, как подобает пить вино царям.

Вина сладкие, жаркое, музыка, друзья, —
Это зимнею порою одобряю я.

Как улыбка уст румяных, в чаше блеск вина,
Коль вином горячим в стужу чаша та полна.

Музыкой разгорячен был у застольцев мозг,
Сердце в теплоте отрадной таяло, как воск.

Мудрецы путем веселья за вином пошли.
Искрящийся остроумьем разговор вели.

Каждый радостно, открыто шаху говорил
То, что в сердце благородном ото всех таил.

Словно звенья золотые, потекли слова,
Полилась рекой живою общая молва:

«Государь, престол твой в мире подлинно велик,
Славы, прежде небывалой, ныне ты достиг.

И законов столь разумных не было и нет
В царствах нынешних и в царствах отошедших лет,

Фарром над твоей главою озарил ты нас,
Счастьем, доброю судьбою одарил ты нас.

Стал у каждого наполнен изобильем дом;
Отстоял ты нас, возвысил царство над врагом.

Все дано нам: безопасность, изобилье, честь.
Остальное — все пустое, коль основа есть.

Если есть достаток в доме, мир и благодать,
Ни рубинов нам, ни перлов незачем искать.

Если есть у нас великий, щедрый шах такой,
Все имеем мы для счастья — мир, добро, покой.

Молим мы, чтоб нас небесный гнев не посетил,
Чтоб от глаза нас дурного вечный защитил.

Обращаемся с молитвой к светлым небесам,
Чтоб вовеки благосклонны звезды были к нам,

Чтобы счастье и в грядущем осеняло нас,
Чтобы радостью и миром озаряло нас.

Чтоб вовек из дома шаха, волей мудрых звезд,
Урожая наслаждений ветер не унес.

Да живет наш царь! Веселье да пребудет с ним!
За него и жизней наших мы не пощадим!»

Так на том пиру гласила общая молва.
Каждый из гостей одобрил сердцем те слова.

Собеседованье мудрых радостно текло,
Всем казалось — дом согрело этих слов тепло.

Некий славный иноземец среди них сидел,
Князь по крови, благородством духа он владел.

Светлый ликом, словно солнце, звался он Шида;
Живописец — чувств исполнен, вдохновлен всегда,

Геометр и математик, врач и астроном,
Был он в зодчестве прославлен дивным мастерством.

Словно воск, податлив камень был в его руках,
Яркий блеск его мозаик не погас в веках.

Он узорною резьбою зданья украшал,
И по извести картины красками писал.

На дворцы, что он построил, сведущий, взгляни! —
Восхитил бы он Фархада сердце и Мани.

Разума ему Язданом дан был дивный дар,
Обучал его искусству прежде сам Симнар.

Он расписывать Симнару стены помогал
В дни, когда Симнар Нуману замок воздвигал.

Тот Шида Бахрам а сразу полюбил душой,
Он увидел в шахе разум, чувства блеск живой.

Поднялся он из застолья, перед шахом встал,
Поклонился, сел на место вновь и так сказал:

«Если будет мне согласье шаха и указ —
Устраню я от Ирана наговор и сглаз.

Я ученый и астролог. До высоких звезд
Мною знанья тайн небесных перекинут мост.

Был провидения дан мне при рожденье дар,
Зодчеству меня премудрый научил Симнар.

Зрел я тайное, на звездный глядя небосвод,
Что планет стеченье шаху зла не принесет.

И пока в кумире праха жить он обречен,
Пусть светил небесных гнева не страшится он.

Тело шаха будет цело, как его душа,
На земле он будет, словно на небе Луна.

Предначертано мне было, чтобы я пришел
И для шаха семь высоких здесь дворцов возвел.

Чтобы семь цветов небесных радуги я взял,
Чтобы дом семи чертогов семицветным стал.