Низами Гянджеви - Семь красавиц

Всякого, кто выпьет в этом городе вина,
В черное навек оденет чуждая страна.

Что же значит одеяний погребальный цвет, —
Не расскажешь, но чудесней дел на свете нет.

И хотя бы ты велел мне голову снести,
Больше не могу ни слова я произнести».

Молвил это и пожитки на осла взвалил,
Двери моего желанья наглухо закрыл.

Был мой дух его рассказом странным омрачен.
Я вернуть велел пришельца. Но уж скрылся он.

Свет погас. Рассказ прервался. Наступила тьма...
Стало страшно мне. Боялся я сойти с ума.

Продолжение рассказа начал я искать,
Пешку мысли так и этак начал подвигать.

Но, чтоб стать ферзем, у пешки не нашлось дорог,
Я взобраться по канату на стену не мог.

Обмануть себя терпеньем я хотел тогда.
Ум еще терпел, а сердцу горшая беда.

Проходила предо мною странников чреда.
Всех я спрашивал. Никто мне не открыл следа...

И решил я бросить царство, — хоть бы навсегда!
Родичу вручил кормило власти и суда,

Взял запас одежд и денег я в своей казне,
Чтоб нужда в пути далеком не мешала мне.

И пришел в Китай. И многих встречных вопрошал
О дороге — и увидел то, чего искал.

Город, убранный садами, как Ирема дом.
Носит черные одежды каждый житель в нем.

Молока белее тело каждого из них.
Но как бы смола одела каждого из них.

Дом я снял, расположился отдохнуть с пути
И присматривался к людям целый год почти.

Но не встретил я доверья доброго ни в ком,
Губы горожан как будто были под замком.

Наконец сошелся с неким мужем-мясником.
Был он скромен, благороден и красив лицом.

Чистый помыслами, добрый, смладу он привык
От хулы и злого слова сдерживать язык.

Дружбы с ним ища, за ним я следовал, как тень.
И встречаться с новым другом стал я каждый день.

А как с ним сумел я узы дружбы завязать,
Я решил обманом тайну у него узнать.

Часто я ему подарки ценные дарил,
Языком монет о дружбе звонко говорил.

С каждым днем число подарков щедро умножал,
Золотом — весов железных чаши нагружал,

День за днем свои богатства другу отдавал,
Исподволь и осторожно им завладевал.

И мясник, под непрерывным золотым дождем,
Стал к закланию готовым жертвенным тельцом.

Так подарками моими был он отягчен,
Что под грузом их душою истомился он.

Наконец меня однажды он в свой дом привел.
Был там сказочно богатый приготовлен стол.

Всех даров земных была там — скажешь — благодать.
Хорошо умел хозяин гостю угождать.

А когда мы, пир окончив, речи повели, —
Множество подарков ценных слуги принесли.

Счесть нельзя богатств, какие мне он расточил.
Все мои — к своим подаркам присоединил.

Отдав мне дары с поклоном, сел и так сказал:
«Столько, сколько ты сокровищ мне передавал,

Ни одна сокровищница в мире не вмещала!
Я доволен и своею прибылью немалой.

Друг, зачем же нужно было столько мне дарить?
Чем могу за несказанный дар я отплатить?

Стану, как ты пожелаешь, я тебе служить.
Жизнь одна во мне, но если смог бы положить

Десять жизней я на чашу тяжкую весов, —
Я не смог бы перевесить данных мне даров!»

«Разве душу перевесит этот жалкий хлам?» —
Молвил я и сделал бровью знак моим рабам,

Чтоб они в мое жилище быстро побежали,
Чтоб еще в подвале тайном золота достали.

Золотых монет, в которых чистый был металл,
Дал ему я много больше, чем дотоль давал.

Он же, не угадывая, что хитрю я с ним,
Мне сказал смущенно: «Был я должником твоим, —

Отдарить тебя, я думал, мне пришла пора...
Ну — а ты в ответ все больше даришь мне добра...

Устыжен я. И не знаю, как теперь мне быть.

Не затем, чтобы обратно в дом твой воротить,

Все твои дары сегодня я тебе поднес,
А затем, что в нашем скромном доме не нашлось

Ничего, чем за щедроты мог бы я воздать.
Но к богатству ты богатство даришь мне опять.

Слушай же — отныне буду я твоим рабом,
Иль свои дары обратно унеси в свой дом».

И когда я убедился в дружбе мясника,
Увидал, что бескорыстна дружба и крепка, —

Я ему свою поведал горестную повесть,
Ничего не скрыв, поведал, как велела совесть.

Рассказал ему, что бросил трон и царство я
И тайком ушел в чужие дальние края,

Чтоб узнать, зачем в богатом городе таком
С радостями ни единый житель не знаком.

Почему, не зная горя, горю преданы
Горожане здесь — и черным все облачены...

А когда мясник почтенный выслушал меня,
Стал овцой. Овцой от волка, волком от огня —

Он шарахнулся, и, словно сердце потерял,
Словно чем-то пораженный, долго он молчал.

И промолвил: «Не о добром ты спросил сейчас.
Но ответ на все должник твой нынче ж ночью даст».

Только амброй оросилась к ночи камфара
И к покою обратились люди до утра,

Мой хозяин молвил: «Встанем, милый гость, пора,
Чтоб увидеть все, что видеть ты хотел вчера.

Встань! Неволей в этот день я послужу тебе,
Небывалое виденье покажу тебе!»

Молвил так, со мною вышел из дому мясник,
Вел меня средь сонных улиц, словно проводник.

Шел он, я же — чужестранец — позади него.
Двое было нас. Из смертных с нами — никого.

Вел меня он, как безмолвный некий властелин.
За город привел в пределы сумрачных руин.

Ввел в пролом меня, где тени, как смола, черны,
Словно пери, скрылись оба мы в тени стены.

Там увидел я корзину. И привязан был
К ней канат. Мясник корзину эту притащил

И сказал: «На миг единый сядь в нее смелей,
Между небом и землею будешь поднят в ней.

Сам узнаешь и увидишь: почему, в молчанье
Погруженные, мы носим ночи одеянья.

Несказанная корзине этой власть дана,
Сокровенное откроет лишь она одна».

Веря: искренностью дружбы речь его полна,
Сел в корзину я. О — чудо! Чуть ногами дна