Низами Гянджеви - Семь красавиц

То владычица красавиц — не луна была.
Эти пери лугом были, а она была

Кипарисом среди луга, и над их толпой,
Словно роза, возвышалась гордой головой.

Вот воссела, как невеста, госпожа на трон,
Спал весь мир, а только села — мир был пробужден.

Еле складки покрывала совлекла с лица —
Некий падишах, казалось, вышел из дворца,

Белое румийцев войско впереди него,
Черное индийцев войско позади него.

А когда одно мгновенье, два ли, миновало,
Девушке, вблизи стоявшей, госпожа сказала:

«Я присутствие чужое ощущаю здесь.
Чую — существо земное между нами есть.

Встань скорее и долину нашу обойди
И, кого ни повстречаешь, — всех ко мне веди».

Та, рожденная от пери, мигом поднялась,
Словно пери над долиной темной понеслась.

Изумись, остановилась, лишь меня нашла,
За руку меня с улыбкой ласково взяла

И сказала: «Встань скорее, полетим, как дым!»
Ждал я этих слов, ни слова не прибавил к ним.

Как ворона за павлином, я за ней летел,
Перед троном на колени встать я захотел.

Стал я в самом нижнем круге средь подруг ее
Молвила она: «Ты место занял не свое.

Не к лицу тебе, я вижу, выглядеть рабом;
Место гостя — не в скорлупке, а в зерне самом.

Подымись на возвышенье, рядом сядь со мной
Ведь приятно и Плеядам плыть перед луной».

Я ответил: «О царица из страны зари,
Своему рабу подобных притч не говори!

Трон Балкис ему не место, это знает он.
Только Сулейман достоин занимать твой трон»,

Молвила: «Здесь ты хозяин. Подойди и сядь.
Станешь ты у нас отныне всем повелевать.

Буду властна над тобою только я одна.
Сокровенное открою только я одна.

Ты мой гость, а мой обычай — почитать гостей»
Понял я, что мне осталось покориться ей,

Чувствовал, что я лишаюсь воли... И на трон
За руку служанкой юной был я возведен.

И с прекрасной девой рядом на престоле том,
Речью ласковой утешен, сел я. А потом

Стол для пира повелела госпожа принесть.
Принесли нам стол служанки, — яств на нем не счесть.

Чаши были — цельный яхонт, стол же — бирюза.
Вызывал он вожделенье, радовал глаза.

А когда я сладкой пищей голод утолил
И напитком благовонным сердца жар залил, -—

Появились музыканты, кравчие ушли.
11 неведомое бедным жителям земли

Счастье, думал я, доступно, близко стало мне...
Нежно песня дев хвалою зазвучала мне.

Струны руда зазвенели, бубен забряцал.
Вихрь веселой многоцветной пляски засверкал.

Не касаясь луга, несся легкий круг подруг.
Будто ввысь их поднимали крылья быстрых рук.

А потом — поодаль сели девы пировать.
Кравчие не успевали чаши наполнять.

От вина и сильной страсти обезумел я.
Мне казалось — закипала в жилах кровь моя.

К госпоже сахарноустой руки я простер,
И у ней живым согласьем засветился взор.

Подкосила ноги эта дивная краса.
Я упал к ногам желанной, как ее коса.

Начал я у девы милой ноги целовать,
Возразит — я с большей силой стану целовать.

Уж надежды птица пела мне из тьмы ветвей,
Если б двести душ имел я, — все бы отдал ей.

«О скажи, услада сердца, — я молил ее, —
Кто ты, сладостная? Имя назови свое!»

«Я тюрчанка с нежным телом, — молвила она, —
Нежною Тюркназ за это в мире названа».

Молвил я: «Как дивно сходны наши имена!..
Звуком имени со мною ты породнена.

Ты — Тюркназ, что значит — Нежность. Я —
Набег — Тюрктаз.
Я молю тебя: немедля нападем сейчас

На несметных дивов горя — их огнем сожжем,
Утолим сердец томленье колдовским вином!

Все забудем... Обратимся к радости любви...
И душою погрузимся в радости любви!»

Я прочел в ее улыбке и в игре очей:
«Видишь — счастие судьбою занялось твоей!..

Видишь, час благоприятен... Нет вокруг людей...
Снисходительна подруга— так целуй смелей!»

Предо мною дверь лобзаний дева отперла —
Тысячу мне поцелуев огненных дала.

Вспыхнул я от поцелуев, словно от вина.
Шум моей кипящей крови слышала луна.

«Нынче — только поцелуи, — молвила она, —
Взявши в руку эту чашу, пей не вдруг до дна.

И пока еще ты можешь сдерживать желанье —
Кудри гладь, кусай мне губы, похищай лобзанье.

Но когда твой ум затмится страстью до того,
Что узды уже не будет слушать естество, —

Из толпы прислужниц, — в коей каждая девица,
Словно над любовной ночью вставшая денница, —

Ты какую бы ни выбрал, я освобожу,
И служить твоим желаньям я ей прикажу,

Чтоб она в укромном месте другу моему
Предалась, была невестой и слугой ему,

Чтобы притушила ярость твоего огня,
Но — чтобы в ручье осталась влага для меня.

Каждый вечер, только с неба сгонит мрак зарю,
Я тебе один из этих перлов подарю».

Молвив так, толпу прислужниц взором обвела.
Ту, которую для ласки годною сочла,

Мановеньем чуть заметным к трону позвала
И ее, с улыбкой нежной, мне передала.

И луна, подаренная мне, меня взяла
За руку и в сумрачную чащу увела.

Был пленен я родинкою, стал рабом кудрей.
Под навесом листьев шел я, как во сне, за ней.

И меня в шатер укромный привела она.
Я поладил с ней, как с нижней верхняя струна.

Там постель была роскошно раньше постлана,
Легким шелком и коврами ярко убрана.

И затылками подушки ложа смяли мы.
Целовались и друг друга обнимали мы.

Отыскал я роз охапку между ивняков.
Потонул в охапке белых, алых лепестков.

Перл бесценный, сокровенный в раковине был,
Снял с жемчужницы печать я, створки отворил.

Я ласкал свою подругу до дневной поры,
В ложе, амброю дышавшем, полном камфары.

Встал я из ее объятий при сиянье дня.
Приготовила проворно дева для меня

Водоем златой, сиявший яхонтовым дном.
И водой благоуханной я омылся в нем.