Семён Липкин - Махабхарата

Готовый на подвиг, исполненный рвенья,

Со взором, в котором — огонь откровенья.

"О добрый, — сказал сей источник сиянья,-

В жилище твоем я прошу подаянья.

И если и ты, и твои домочадцы

Меня не принудят страдать, огорчаться,

И если тебе это будет угодно,

То стану я жить у тебя, благородный.

Когда пожелаю, уйду и приду я.

Тогда лишь покину тебя, негодуя,

Когда уличу вас в дурном поведенье,-

И ложе мое оскорбят и сиденье".

А царь: "Твой приход, о безгрешный, прекрасен,

О жрец, я на большее даже согласен!

Есть дочь у меня, что горда, и стыдлива,

И благочестива, и трудолюбива.

Зовут ее Кунти. Кротка, добронравна,

Тебе она будет служить преисправно".

Почтил он жреца и со словом наказа

Направился к дочери огромноглазой:

"О милая! Светел душой, как денница,

Решил в нашем доме святой поселиться.

Я верю: служить ему будешь любовно,

Что скажет, исполнишь ты беспрекословно.

Служением брахману сердце очисти,

И что ни попросит — отдай без корысти,

Затем, что жрецы — это блеск беспримерный

И подвиг безмерный и неимоверный.

Ватапи, что славился демонской властью,

Разгневал своим поведеньем Агастью:

К жрецам непочтителен был он, — за это

Его уничтожил блюститель обета.

Когда бы не брахманов мудрых моленья,

Сокрылось бы Солнце от нашего зренья.

Отраду, святому служа, обретаешь.

Я знаю, ты с детства почтенье питаешь

К жрецам и родителям, к близким и слугам

И к каждому, кто нам приходится другом.

Все в городе нашем довольны тобою.

Ты ласкова даже с бесправной рабою.

О дочь, за тебя мое сердце спокойно.

Гневливому гостю служить ты достойна.

Ты, Кунти, мне дочерью стала приемной,

Отец тебя отдал с любовью огромной.

"Она, — он сказал мне, — сестра Васудевы,

Померкли пред ней наилучшие девы".

Ты, в доме рожденная славном и знатном,

Мне стала сокровищем, сердцу приятным.

Как лотос из озера в озеро снова,

В мой дом перешла ты из дома родного.

Средь девушек низкорожденных, не строго

Воспитанных в доме, — испорченных много.

А ты унаследовала и величье

Властителей, и послушанье девичье.

Поэтому ты безо всякой гордыни

Служи многомудрому брахману ныне,

А если рассердится дваждырожденный,-

Погибнет мой род, на костер осужденный!"

Царевна: "О Индра среди властелинов!

Служить ему буду, гордыню отринув!

Я счастье и благо найду, молодая.

Жрецу угождая, тебя почитая.

Придет ли он рано, вернется ли поздно,-

Я сделаю так, чтоб не гневался грозно.

Мне радостно брахманам мудрым служенье:

В подобном служенье — мое возвышенье.

Мудрец будет мною почтительно встречен,

И будет уход за жрецом безупречен.

На пользу тебе и на благо святому

С усердьем начну хлопотать я по дому.

О царь, из-за брахмана смуты не ведай:

Служенье ему завершится победой.

Виновных пред брахманом ждет наказанье.

Ты вспомни, — беда угрожала Суканье:

Был Чьявана-жрец погружен в созерцанье,

Тогда муравейник — высокое зданье –

Создать вкруг него муравьи попытались:

Глаза только видными в куче остались!

Царевна Суканья, увидев два ока,

В них палкою ткнула. Рассержен жестоко,

Хотел наказать ее дваждырожденный,

Но отдал отец ее брахману в жены..."

Приемную дочь повелитель восславил

И мудрому брахману Кунти представил:

"Вот дочь моя, брахман. Не надобно злиться

На девушку, если она провинится:

Великий судьбою на старых и малых

Не сердится, если проступок узнал их.

Довлеет от брахманов, мир утешая,

Большому проступку и кротость большая.

О лучший из мудрых, явив снисхожденье,

Припять от нее соизволь угожденье".

Ответил согласием знающий веды,

И царь, осчастливленный ходом беседы,

Отвел ему дом, что своей белизною

Соперничал с лебедем или с луною,

И там, где священное пламя хранилось,

Дал пищу, сиденье и всякую милость.

Отбросив гордыню и леность, царевна

Служила святому прилежно, безгневно,-

Ему, что покорен обету, упорно,

Как богу, служила, обету покорна!

"Я утром приду", — говорит он порою,

А ночью придет иль с вечерней зарею,

Подвижнику девушка не прекословит,-

И воду, и пищу, и ложе готовит,

И что он ни сделает, — лучше и чище

Становятся ложе, сиденье, жилище.

Придет на рассвете иль ночью глубокой,

От девушки брахман не слышит упрека.

Нет пищи? "Подай!" — говорит он сурово,

А девушка с кротостью: "Пища готова!"

И с радостью хочет ему подчиниться,

Как дочь, как сестра, как его ученица.

Доволен был брахман ее поведеньем,

Ее обхожденьем, ее угожденьем.

"Доволен ли жрец?" — вопрошал каждодневно

Отец. — "О, весьма!" — отвечала царевна.

Предметом внимательнейшего ухода

Был брахман на всем протяжении года.

Сказал он: "О ты, с безупречным сложеньем!

Весьма я доволен твоим услуженьем.

Увидев добро, мы добра не забудем.

Дары назови, недоступные людям,

Чтоб тяжкий твой труд был достойно увенчан,

Чтоб стала ты самою славной из женщин".

А Кунти: "И ты и отец мой довольны,

И в этом — дары для меня, сердобольный".

А жрец: "Если дара не хочешь, то дать я

Хочу тебе чудную силу заклятья.

Какого захочешь ты вызовешь бога,

Бессмертным приказывать сможешь ты строго,

И все, что прикажешь, заклятью подвластны,

Исполнят, — пусть даже с тобой не согласны".

Вторично она отказаться страшилась:

В проклятье могла обратиться немилость!

И жрец даровал ей слова заклинанья

Из древних письмен сокровенного знанья.

Затем он сказал Кунтибходже: "Приемной

Твоею доволен я дочерью скромной.

Я жил у тебя, наслаждаясь покоем.

Прощайте, я вам благодарен обоим".

Сказав, он исчез, растворясь в отдаленье,

И царь Кунтибходжа застыл в изумленье.

Шло время. Красавицу дума томила:

"Какая в заклятье содержится сила?

Мне брахман его даровал не случайно,

Настала пора, чтоб открылась мне тайна".

Так думала думу, и стало ей видно,

Что месячные наступили. И стыдно

Ей было, повинной и чистой, и внове:

Пошли у нее до замужества крови!

Взглянула — и Солнца увидела прелесть:

Так ярко лучи поутру разгорелись.

И было дано ей чудесное зренье,

И бога увидела в жарком горенье:

Серьгами украшен Властитель Рассвета,

А тело в сверкающий панцирь одето!

Тогда, любопытством объята, решила

Узнать, какова заклинания сила.

Глаза, уши, губы и ноздри водою

Смочила и древнею речью святою

Создателю Дня появиться велела.

И Солнце коснулось земного предела,

И бог снизошел, покорясь ее власти,

Слегка улыбаясь, в венце и запястье,