Эдвин Хартленд - Легенды старой Англии

– Ноулз, – крикнул викарий, – спускайся; тебе там не место.

– Хорошо, – ответил ткач, – я спущусь, как только закончится уток (челнок, полный шерсти).

– Нет, – сказал викарий, – ты довольно поработал; спускайся немедленно.

Когда призрак спустился, викарий бросил ему в лицо горсть земли, которую прихватил с церковного двора, и призрак сразу же превратился в черного пса.

– Следуй за мной, – приказал викарий, и пес последовал за ним к лесу.

Когда они вошли в лес, «словно все деревья сомкнулись от сильнейшего ветра». Затем викарий взял дырявую ореховую скорлупу и подвел пса к пруду под водопадом.

– Возьми эту скорлупу, и, когда вычерпаешь ею пруд, может быть, обретешь покой, но не раньше!

До сих пор и в полдень, и в полночь можно видеть, как трудится пес.

Трудно представить, почему прилежный ткач был приговорен к такому наказанию. Многие собаки-призраки, считавшиеся душами грешников, обитали на берегах рек и озер и иногда выли так страшно, что все, кто их слышали, падали без чувств.

Поговаривают, что, кроме одиноких псов-привидений, в разных районах Англии и Уэльса, но главным образом в горах иногда видят целые призрачные стаи и слышат их вой. Повсюду их описывают совершенно одинаково, только называют по-разному. На севере их зовут «Псы Габриэля (Гавриила)»; в Девоне – «Уиск», «Йеск», или «Болотные псы»; в Корнуолле – «Дьявол и его Данди-псы». Однако мало кто сознавал, что видел этих псов, хотя в господствовавших суевериях они представлялись огромными, с черной окровавленной шерстью, горящими глазами и оскаленной пастью. Обычно их только слышали: они словно проносились мимо по воздуху, преследуя добычу. Их трудно увидеть, так как псы стараются выбирать темные ночи, когда небо затянуто тучами. Воют они, как английские чистопородные гончие, только визгливее и страшнее. Неизвестно, откуда взялось имя «Псы Габриэля (Гавриила)», ибо повсеместно их считают злыми духами, охотящимися за душами мертвых, либо верят, что их дьявольский вой предсказывает чью-то скорую кончину. Так мистер Холленд из Шеффилда описывает в своем сонете суеверие, распространенное в Йоркшире:

Вордсворт, ссылаясь на другую разновидность этого суеверия, похожую на немецкую историю о Диком Охотнике, пишет так:

О тех бесплотных псах рассказывают множество странных и забавных историй, особенно в уединенных областях Девона и Корнуолла. Например, такую: как-то ветреной ночью один пастух возвращался домой через болота Корнуолла и услышал вдали собачий лай, в коем он признал отчаянный вой дьявольских Данди-псов. До дома оставалось еще три или четыре мили, и он в ужасе поспешил вперед так быстро, как позволяла предательски хлюпающая под ногами почва. Однако скорбный вой собак и дьявольские крики Охотника все приближались и приближались. После долгой гонки они появились так близко от пастуха, что он обернулся, не удержавшись. При виде Охотника и собак несчастного объял ужас. Охотник был страшен: черный, с огромными горящими глазами, рогами и хвостом, с длинным охотничьим копьем в когтистой лапе. Собаки – огромная свора – покрыли болото черным ковром, насколько видели глаза, каждая изрыгала огонь и грозно лаяла. Что было делать бедному крестьянину? Ни домика поблизости, ни скалы, ни дерева – никакого убежища, и ему оставалось лишь оставаться на месте во власти рассерженных дьявольских псов. Вдруг у него в голове мелькнула счастливая мысль. Ему когда-то говорили, что ни один злой дух не устоит перед силой молитвы. Он упал на колени и не успел произнести первые слова молитвы, как собаки замерли, затем завыли еще угрюмее, чем прежде, а Охотник воскликнул: «Боу Шроув!», что, как говорит рассказчик, «на древнем языке означает «Он молится!». Затем Черный Охотник отогнал дьявольских псов, а бедняга пастух отправился домой так быстро, как только несли его дрожащие ноги.

«Видите ли, сэр, работал я в Герстоне (Грассингтоне) и припозднился слегка, а может, выпил немного, но был далеко не пьян и прекрасно понимал, что происходит. Ушел я около одиннадцати, а был конец года, и ночь стояла прекраснейшая. Ярко светила луна, и никогда в своей жизни я не видел Килстоун-Фел яснее, чем в тот раз. И когда, сэр, я прошагал по дороге с милю, то услышал, как что-то шуршит мимо меня и цепи гремят, да только я ничего не вижу. И тут говорю я себе, это самое странное, что видел я до сих пор, остановился и огляделся. И снова слышу это шуршанье и дребезжанье цепей, да вот не вижу ничего, кроме двух пятен по обе стороны от дороги. А потом опять слышу это «шурш, шурш, шурш», и цепи опять гремят. И подумал я тут, сэр, что, может, это Баргест, [6]о котором так много болтают, и поспешил к деревянному мосту, ибо говорят, что этот Баргест не может пересечь воду. Но, господи, сэр, когда я добрался до моста, услышал все то же самое. Выходит, или он пересек воду, или обежал ручей (около тридцати миль)! И тогда я собрался с духом, а поначалу-то я немного трусил, и подумал, а повернусь-ка я да и посмотрю на эту штуковину. В общем, поднялся я на Грит-Бэнк к Линтону, услышал это шуршанье да грохот цепей, но ничего не увидел, а потом все вдруг прекратилось. Ну, повернулся я, чтобы идти к дому. И только подошел к двери, как снова слышу это «шурш, шурш, шурш» и громыханье цепей. Я последовал за этим звуком, а луна там светила ярко, и я увидел его хвост! Ну, подумал я, теперь я могу сказать, что видел тебя, и пошел домой. Подошел я к двери, а там что-то маленькое, вроде овцы, но оно стало расти все больше и перевалилось через порог. Я говорю: «Вставай», а оно не встает. Тогда я говорю: «Пошевеливайся», а оно не шевелится! Тогда я осмелел, поднял палку, чтобы это ударить, а оно как взглянет на меня, а глаза у него такие яркие и большие, как блюдца, и очень злые. Сначала красный круг, потом синий, а потом белый, и эти кольца становились все меньше и меньше, пока не сморщились в точку! Теперь я совсем его не боялся, хоть оно и пыталось меня напугать, и все говорил «Вставай» и «Пошевеливайся», а жена услыхала, что я уже у двери, и пошла открывать. И тогда эта штуковина встала и ушла, значит, больше испугалась моей жены, чем меня; и я все рассказал жене, а она сказала, что это был Баргест, но с тех пор я никогда его больше не видел – и это все чистая правда».