Элис Вернер - Мифы народов Африки

Предположим, что в Африке существует так называемый общий фонд исходных идей. Возьмем для примера зулусское слово инката и обозначаемый им предмет. Слово это встречается в языке ньянджа и звучит как нката, в суахили как кхата (с придыхательным «к»), в чвана – кхаре, а у гереро – онгата. Первоначальное значение этого слова – виток, петля; обычно оно означает скрученную из травы подушечку, используемую при переноске тяжелого груза на голове. Однако зулусское слово инката имеет и другое, менее распространенное значение. Инката эзве (свиток земли) или инката йомузи (свиток клана) означают «символ единства народа», а также талисман, призванный обеспечить это единство и личную безопасность вождя. Это свиток, или подушка из травы, в которой спрятаны могущественные «амулеты», изготовленные в соответствии с особыми ритуалами профессиональными знахарями (изинньянга). На этой подушке восседает вождь во время своей инаугурации. В остальное время подушку прячут в хижине супруги вождя. Мне неизвестно, везде ли инката имеет то же ритуальное значение. В ряде случаев специалистам не удалось зафиксировать употребление этого слова. Это может означать, что оно либо вышло из употребления, либо ускользнуло от внимания исследователей. Последнее представляется наиболее вероятным, поскольку слово это относится к самым сокровенным верованиям и обычаям народа. Однако в Уганде, например, инката означает не только головную подушку носильщика, но и сплетенные из травы кольца, которые помещались под крышу строящегося дома. При возведении дома для первой жены короля эти свитки следовало положить под кровлю с особыми церемониями. На Золотом Берегу головная подушка, называемая на языке тви экар, связана с преемственностью власти вождя, она также фигурирует в некоторых магических церемониях народа ибибио (Калабар), описанных Эймори Тальботом.

Другие, не менее любопытные факты я упомяну, когда мы приступим к изучению многочисленных историй о животных (подобных «Сказкам дядюшки Римуса»), характерных для интересующего нас района.

Изучая Африку с географической, этнологической или психологической точки зрения, остро ощущаешь отсутствие четких границ. Да, Абиссиния или Басутоленд [5], например, действительно воспринимаются как отдельные страны, подобно Швейцарии или Дании, но такие случаи нечасты, и это более всего касается образа мыслей, обычаев и верований, чем физического рельефа. Ввиду этого я вынуждена была признать безнадежной попытку географического или «регионального» изучения предмета и вместо этого попытаюсь проследить развитие основных идей через коренное население Африки.

Я представляю себе африканскую мифологию в виде пластов, но не как сменяющие друг друга слои из прочного камня, а как вкрапления разноцветного песка, которые при малейшем сотрясении или нарушении равновесия проникают как в нижние, так и в верхние пласты. Здесь мы возвращаемся к тому, о чем уже говорили выше. При всем своем многообразии, которое, несомненно, присуще Африке, континент обладает однородностью, целостностью, своим собственным цветом и вкусом. Белый человек, выросший среди зулусов, чувствует себя как дома среди народа яо или гирьяма, даже не зная их языка. В какую бы часть континента ни забросила судьба африканца, он всегда ощущает некую общность с окружающими его людьми.

Не тратя время на рассуждения о прошлом, взглянем на положение вещей в настоящем. Для изучения мы выбрали территорию, простирающуюся от мыса Доброй Надежды до озера Виктория и далее на восток к реке Тана и на запад к Камеруну. Территория эта населена бантуязычными племенами. К северу от этой области живут народы, говорящие на негрских или суданских языках. Восточный Африканский Рог [6], оканчивающийся мысом Гвардафуй, населен хамитскими сомалийцами, родственные им племена – галла и другие, более или менее схожие с ними (самбуру, рендиле, туркана, нанди), – живут к северу, западу и югу от сомалийцев (отдельные группы – на территориях племен банту).

Впрочем, территории эти нельзя назвать совершенно однородными по составу населения. В Южной Африке существуют два элемента, не связанные с банту, хотя они теперь встречаются редко, на очень небольшой территории. Бушмены, являющиеся, по-видимому, старейшими жителями африканского континента, теперь ограничены рамками пустыни Калахари и прилегающих областей, хотя некоторые племена (почти полностью утратившие свой язык и традиции) можно встретить в Капской и Оранжевой провинциях. Если они являются теми самыми троглодитами, речь которых, по словам Геродота, подобна «мышиному писку», то они либо расселились на значительной части континента в незапамятные времена, либо позднее мигрировали к югу от Сахары. Раньше на несчастных троглодитов охотились на колесницах люди Гарамантеса, теперь говорят об одном фермере из Наталя, у которого в привычку вошло убивать одного-двух бушменов перед завтраком.

Жестокое обращение с южноафриканскими бушменами со стороны колонистов – одна из наиболее позорных страниц в колониальной истории. Об этом можно прочесть в книге Г. Стоу «Коренные народы Южной Африки». Есть и еще один момент, который мы не должны упускать из виду. Истребление бушменов происходило все же только в Южной Африке, и ошибочно было бы думать, что примеру южноафриканцев следовал весь африканский континент. На ранних этапах миграции банту в Южную Африку отношения между бушменами и новоприбывшими были, судя по всему, дружескими, часто заключались межплеменные браки. Есть основания полагать, что некоторые племена бечуанов – например, легойя – в основном происходят от бушменов. То же самое, по-видимому, можно сказать и о народе аньянджа, проживающем к западу от реки Шире. Всю важность этого факта мы поймем, когда приступим к изучению легенд о сотворении мира.

Вопрос о том, имеют ли бушмены что-то, помимо их малого роста и образа жизни, общее с пигмеями, живущими в бассейне Конго, и другими низкорослыми народами, проживающими в различных районах Африки, остается нерешенным. Впрочем, исследователи, как мне кажется, придерживаются того мнения, что физическая эволюция этих народов шла совершенно различными путями. В любом случае и те и другие представляют большой интерес не только как живые представители доисторической эпохи, но также и потому, что, подобно древним народам Европы, которых сейчас представляют только саамы, они породили, как мы убедимся, огромный фольклорный массив.