Эпосы, легенды и сказания - Беовульф

была длиною);
в небо взвиваясь,

в ночи бесчинствовал
дракон, а утром

скрывался в пещере —
смерть разлучила

кладохранителя
с его владением:

кубки, чаши,
блюда лежали

рядом со стражем,
ржавые лезвия,

кольчуги истлевшие
(долго покоился

клад, наследие
древнего племени,

в том подземелье,
тысячезимнее

златосокровище,
крепко заклятое,

дабы не смел
ни единый смертный

его коснуться, —
лишь Вождь Небесный,

Создатель, властен
открыть богатства

тому, кто взыскан
его благосклонностью,

милостью Божьей,
мужу достойному!)

Но стало ясно,
что не было счастья

владельцу богатства,
казны курганной,

ибо и воин
погиб в сражении,

и страж сокровищ
не смог избегнуть

возмездия в битве.
Не знает смертный

урочного часа
своей кончины,

и все же уходит
он, обреченный,

из зала для пиршеств,
друзей покинув.

Так сделал Беовульф,
когда решился

на бой с драконом,
а сам и не ведал,

за что он в битве
заплатит жизнью:

тот клад до скончанья
веков заклятьем

таким заречен был,
что станет смертный,

в грехах погрязнув,
молиться идолам

и, в цепи ада
попав, запятнает

себя пороками
еще допрежде,

чем ступит на это
место проклятое,

раньше, чем взглянет
на это золото!

Молвил Виглаф,
сын Веохстана:

«Порой погибает
один, но многих

та смерть печалит —
так и случилось!

Наших советов
не принял пастырь, [177]

мольбы не услышал
любимый конунг,

а мы ведь просили
не биться с огненным

холмохранителем —
пускай довека

змей дожидался бы
в своем подземелье

мирокрушения.
Но был вождь верен

высокому долгу —
стяжал сокровища,

и страшную цену
Судьба взыскала!

Я был в пещере,
мне посчастливилось

в тайник проникнуть
(трудна дорога,

тропа подземельная),
и я, увидев

клад сокровенный,
нимало не медля,

выбрал из груды
бесценной утвари,

сколь мог осилить,
и возвратился

с тяжелой ношей
к правителю нашему.

Еще дышал он,
и в полной памяти,

вас перед смертью
благословляя,

он повелел вам
курган насыпать

над пеплом, воздвигнуть
холм во славу

его свершений!
Он был из смертных

всеземнознатных
вождем достойнейшим,

покуда властвовал
казной и домом!

Теперь нам должно
вновь потревожить

тайник подземный,
в курган проникнув,

взглянуть на золото
(стезя мне знакома),

насытить зрение
сиянием клада,

игрой камений.
И пусть ко времени,

когда возвратимся мы,
тут будет ложе

готово для конунга,
одр погребальный,

дабы снесли мы
вождя могучего

туда, где пребудет он,
хранимый Богом».

И повелел им
сын Веохстана,

гордый воитель
героям многим,

готовить для проводов
землевладыки

сруб костровый,
дрова и место

для погребения:
«Испепелится,

в огне исчезнет
муж храброчестный,

не раз видавший
дожди железные,

где стрелы, тучами
с тетив слетая,

в щиты вонзались,
где дрот остреный,

копье бодало
доспехи в битве!»

Тут юный, но мудрый
сын Веохстана

верных из воинства
вызвал витязей

(семеро было
смелых ратников,

сам же – восьмой)
и повел их под своды

вражьего логова
(смолистый пламенник,

факел, высвечивал
тропу в потемках),

и там не делили
они добычу,

ибо знали,
кому достанется

все это золото,
клад бездозорный,

на разорение обреченный;
и, не печалясь

о тех богатствах,
сокровища вынесли

прочь из пещеры.
Тогда же змея,

червечудовище,
с утеса кинули

в море – канул
дракон в пучине.

Кладь золотую,
витые кольца,

и старца-конунга
свезли на подводе

к месту сожжения
на Мысе Китовом.

Костер погребальный
воздвигли ведеры,

мужи дружинные,
украсив ложе

щитами, кольчугами,
как завещал им

дружиноводитель
еще при жизни, —

там возложили
на одр возвышенный

скорбные слуги
старца-конунга;

и скоро на скалах
вскипело пламя,

ратью раздутое;
черный взметнулся

дым под небо;
стонам пожара

вторили плачи
(ветра не было);

кости распались,
истлились мышцы,

сгорело сердце.
Герои-сородичи

горе оплакивали,
гибель конунга,

и некая старица
там причитала,

простоволосая
выла над Беовульфом, [178]

плакала старая
и погребальную

песню пела
о том, что страшное

время близится —
смерть, грабежи