Алексей Щавелев - Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян

280. Можно обратить внимание на сообщение арабского автора ал-Масуди о том, что изначально славяне подчинялись одному племени, которое называлось Валинана, и управлялись одним вождем по имени Маджак, а после расселились по разным землям (Гаркави, 1870. С. 136, 138-139, 165). Однако существует вероятность, что, вопреки мнению Я. Банашкевича, ал-Масуди пользовался книжным, а не фольклорным источником (Мишин, 2000. С. 91-95).

281. Петрухин, 1982. С. 143-158.

282. Banaszkiewicz, 1998. S. 11.

283. Cosmas. I. 1-3.

284. «И упрошаста и реста: «Чий се градокъ?». Они же реша: «Была суть три братья, Кий, Щекъ, Хоривъ, иже сделаша градоко сь, и изгибоша, и мы седимъ, родъ ихъ, платяче дань козаромъ». Аскольдъ же и Диръ остаста въ граде семь ... и начаста владети польскою землею...» (Повесть временных лет, 1996. С. 13). Вопросо-ответная форма рассказа выдает устный (фольклорный) источник этого пассажа летописи.

285. Повесть временных лет, 1996. С. 9. Символами синойкизма могут быть и многоглавые боги славян балтийского Поморья: в Щецине, который располагался на трёх холмах, главное святилище было посвящено богу Триглаву (Гензель, 1986. С. 326-327, 329-330).

286. Cosmas. I. 6.

287. Ср.: Earle, 1997.

288. Мельникова, Петрухин, 1995.

289. Белков, 1996. С. 11-14.

290. Повесть временных лет, 1996. С. 14.

Описания этапов становления и характеристики властной системы славян, содержащиеся в легендах, переданных историографической традицией раннефеодальных государств, совпадают по структуре и во многом — по содержанию. На основе их системного сравнения можно выявить черты образа князя, наиболее типичные для славян всех ареалов расселения.

Самый яркий признак славянского князя — профессия пахаря, нетипичная для развитой феодальной идеологии, которая основана на концепции знатности и элитарности[291]. Крестьянское происхождение и занятие землепашеством — основная характеристика Пяста и Пржемысла. С концептом освоения, обработки земли связаны этнонимы славянских племен — чехов, ляхов, лендзян, отчасти полян[292]. Единственное исключение составляет Кий, однако в позднейшем фольклоре (отражающем архаичные мотивы) он выступает в качестве мифологизированного пахаря: результатом трудов Кия считалось появление так называемых Змиевых валов[293]. В итоге все три образа славянских первоправителей так или иначе соотносятся с земледельческой функцией. С жестоким пародированием пахоты завоевателями-обрами (впрягшими в ярмо славянских женщин) связано и одно из самых древних преданий о дулебах[294]. Во время голода на севере Руси волхвы уничтожали «лучших жен» (жен знатных людей?)[295]. Эти примеры подтверждают бытование представлений об ответственности славянских вождей и особенно женщин из их семей за урожай и обилие еды[296]. Идеальными образцами таких пар в преданиях выступали Кий и Лыбедь, Пяст и Репка, Пржемысл и Либуше.

Главной мифологемой, воплощенной в образе правителя-пахаря, является концепт плодородия, благополучия, достатка пищи. Этот признак, видимо, считался важнейшей чертой князя и в феодальный период[297]. «Изобилие» в годы правления является обязательным атрибутом первых «царей» (Слава, Симеона, Петра) в болгарской традиции[298]. В рассмотренных текстах сохранилось описание обрядов, связанных с земледельческим культом: это «священная пахота», «соревновательный пир», «сватовство и свадьба двух покровителей плодородия». Отличительной чертой всех легенд является присутствие женских персонажей, что тоже характерно для мифов, связанных с ритуалами поддержания плодородия[299].

На материале греческой мифологии О.М. Фрейденберг наметила стадиальную эволюцию представлений «аграрных» социумов о верховном правителе: «умирающий и воскрешаемый бог, воплощающий плодородие земли»; «периодически уничтожаемый царь-жрец, гарантирующий процветание»; «царь-пахарь»; царь, сохранивший рудиментарные функции распорядителя пира и хозяина гарема[300]. Аналогичную эволюцию претерпели и мифологические представления других раннеземледельческих обществ[301]. В славянских легендах отразилась та стадия, когда ведущую роль в символико-властной и социально-ритуальной системах играл образ «царя-пахаря». Мифологическим праобразом такого правителя в греческой мифологии был воспитанник Деметры Триптолем[302]. К этому же типу правителей принадлежит знаменитый греческий герой царь Одиссей, который, пытаясь притвориться безумным, пашет землю на быке и козе (или осле) и засевает её солью[303]. Мудрый Паламед кладет перед плугом Одиссея его сына, младенца Телемаха, после чего обман раскрывается. В изначальных версиях этого сказания земледельческая работа царя никого не удивляет: свидетельством безумия Одиссея являются его «технологические ошибки». В более поздних версиях мотив пахоты исчезает (видимо, потому, что такое занятие не подобает царю), и Паламед просто угрожает Телемаху мечом[304]. Между тем древний вариант сказания очень точно отражает обряд «возложения младенца на пахоту»[305]. Другой пример ритуальной пахоты связан с рассказами об аргонавтах. Чтобы получить золотое руно и добиться руки колхидской царевны Медеи, главному герою Ясону приходится пройти испытание — запрячь в плуг диких быков и засеять поле зубами дракона[306]. Плугом были изначально размечены границы Рима[307], где при этом существовал обычай награждать героев полем земли, которое они могли опахать за один день[308]. На реверсе денария, чеканенного около 30-27 гг. до н.э., есть изображение Августа в облачении понтифика, погоняющего упряжку волов, которые тянут плуг[309]. Аналогичная композиция присутствует и на более ранних денариях, относящихся ещё к республиканской эпохе (эмиссия около 81 г. до н.э. с именем монетного магистрата Гая Мария Капитоны)[310]. Рудиментом священной пахоты является обряд, совершенный победителями-римлянами на месте уничтоженного Карфагена: земля, где стоял город, была перепахана и засеяна солью[311].

Целый комплекс «аграрных» мифов и образов связан с Причерноморьем[312]. Греческие источники, передающие скифские легенды, сообщают о царе-пахаре Таргитае[313]; в число культовых предметов скифов входят плуг и ярмо[314]. Земледельческие мотивы сохранились и в сказаниях о нартах, наследующих скифскую мифоэпическую традицию[315].

Герой-пахарь фигурирует в кельтских сказаниях. Это первый земледелец среди валлийцев, «сапожник» Манавидан, который засевает первые поля, где вырастает «самая лучшая пшеница»[316]. Этот герой враждует с мышами, съедающими его урожай (ср. польское предание о Попеле); поймав мышей, он судит их и приговаривает к ритуальной смерти — повешению. Аграрные функции просматриваются у скандинавских богов ванов[317]. В скандинавской мифологии есть и мотив гиперболизированной пахоты. Ею занимается «странница» Гевьон, которая пахала на четырех быках; результатом этой работы стало изменение ландшафта Швеции и появление острова Зеландия[318]. С земледельческой семантикой связано имя Скева, отца основателя династии Скильдингов, — от древнеанглийского «sceaf», «сноп»[319]. У индоариев Варуна был покровителем вспаханного поля, а Митра — покровителем участков дикорастущих злаков[320].