Александр Коротич - Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

Ушёл обоз в Лексу, а Никитка в лыковском доме остался жить. Хозяева — Степан Игнатьич и Матрёна Тимофеевна — были люди незатейливые. В диковину им было, когда новый жилец в тёплом сарае угол себе приготовил: стол просторный из гладкого дерева, а на столе уйма всяких пузырьков да ступок, которые из никиткиной сумы словно по-волшебству явились. Тут тебе и угольные грифели, и мелки, и порошки, кисти разных фасонов — всё как у переписчиков заведено.

Через несколько дней к Лыковым заглянул Гаврила Семёнович проведать: как на новом месте Никитка обустроился. «Что помощник?» — спрашивает он Степана Лыкова. А тот молчит, только рукой машет. «Никита Иванович работают! — предупредила Матрёна. — Мешать не велели». Полезли у Яковлева брови на лоб, отодвинул он Матрёну и зашёл в сарай. Так был Никитка работой занят, что даже не услышал, как дверь скрипнула. Глянул Гаврила Семёнович ему через плечо, и дух у него перехватило: увидел он священные слова, что выстроились буковка к буковке, да не обычным поморским полууставом писанные, а какой-то собственной причудливой вязью. Будто не человек те буквы произвёл, а выросли они сами подобно цветам или травам. По краю страницы шёл кудрявый узор из листьев аканта на которых сидели птицы одна другой удивительней. Да так было выписано каждое перо, что казалось, чу — и порхнут птицы к небесам…

Вышел Яковлев из сарая задумчивый, тихонько дверь за собой притворил. А Лыковы смотрят на него, ждут: что скажет? Погладил седую бороду Гаврила Семёнович и говорит строго: «Грамотнику не мешать. А коли вам помощь нужна будет — мне скажите. Поможем!». Сказал он так и к себе ушёл.

С того дня Яковлев постоянно интересовался Никиткой. Лыковы жаловались, что на жильца свечей не напасёшься — и днём, и ночью работает, а когда спит — непонятно! Одну странность только за ним заметили: раз в три дня исчезает он куда-то, и только спустя время назад появляется. Решил как-то Степан Лыков проследить за жильцом и к удивлению своему выяснил, что ходит тот через озеро на калиновский берег. Зачем? Одному Господу ведомо!

Призвал тогда Яковлев к себе Никитку Афанасьева и допрос ему учинил. Краснея щеками признался тогда ему Никитка, что в сердце у него унхская девушка застряла. По первости Гаврила Семёнович даже растерялся. «Тьфу! Она ж язычница! Что может быть общего у раба Божьего и дикарки?». — «Любовь, — отвечал Никитка. — Господь создал нас одинаковыми и сердечной привязанностью нас наделил в равной мере. Мы любим Господа и всё, что создано им. Мы радуемся солнышку, траве, грибам и ягодам, радуемся воде и снегу, радуемся тварям Его, плавающим, летучим и пресмыкающимся, и Господь радуется вместе с нами. И те, кого вы дикарями зовёте, Им же созданы. Они любят и радуются тварному миру как и мы. Скажете, не так?». Мудрым был человеком Гаврила Яковлев, но на сей раз не нашёл слов для ответа. Твёрдо знал одно: нельзя молодому сердцу супротив своего рода и веры идти. Наказал он строго Никитке: больше к унхам ни ногой! «Убойся Господа, Никита! Молись с раскаянием в сердце за грехи прошлые и грядущие, пусть страх пред Судом Высшим тебя от мыслей дурных отвратит!».

С почерневшим лицом и пустыми глазами вернулся Никитка в лыковский дом, в сарай работать не пошёл, а лёг на полати и, не смыкая глаз, всю ночь пролежал. А наутро к Яковлеву прибежала Матрёна с криком: «Беда, батюшка! Беда!». Переступил Гаврила порог лыковской избы и видит, как Никитка в печку склянки с чернилами и весь свой писарский инструмент швыряет, а вслед за инструментом илисты переписные… Глотает огонь букву за буквой, корчатся чернея райские птицы. «Стой!» — кричит ему Гаврила Семёнович, да тот будто оглох — лист за листом отдаёт на съеденье огню.

Оттолкнул Гаврила Никитку, трясёт его за плечи: «Зачем же ты, дурья твоя башка, такую красоту изничтожил?!». А Никитка отвечает ему тихим голосом: «Ещё вчера казалось мне, Гаврила Семёнович, что самое главное в жизни — любовь и радость. Ведь без любви ничего на свет народиться не может: ни травка, ни заяц, ни человек. Да и вера наша без радости, что очаг без огня. Когда я книгу переписывал, любовь моею рукой водила да о радости те птицы пели, которых я по узору пустил. Теперь птицы молчат, да и за кистью рука не тянется. Прощайте. И простите, коли что не так было…».

Поклонился низко Никитка, взвалил на плечо свою суму и зашагал к берегу. Опустил в пол печальный взор Гаврила Семёнович и заметил у печки клочок переписного листа, чудом уцелевший от сожжения. Поднял он его и за пазуху спрятал. С той поры, куда бы он ни ехал, возил тот клочок всегда при себе. Хорошо ли, худо ли на сердце — глянет на птиц радужных, и точно голоса райские в душе зазвучат.

Девушку ту, что в сердце Никитки-грамотника запала, звали Мели-Та, что означало «Древесный Цветок». Семья у неё была не малая: три сестры родились до неё и два брата после. Была она девушкой прилежной: вместе с отцом рыбачила, дичь на охоте била, а матери помогала шкуры выделывать да еду готовить. А когда отец собрался на дымный берег рыбу менять, уговорила его, чтобы он её с собою взял. Не мог отец отказать любимой дочери. Всё Мели-Та в новинку было, и дома чудные, и печки, и одежда чужаков на унхскую непохожая. Но больше всего ей запомнился парень, что на неё весь день таращился.

День проходит, опять день, а у Мели-Та тот парнишка всё из головы не идёт. А на третий день, когда она шкуры развешивала, будто кто-то позвал её с озера. Оглянулась она и видит — стоит тот парнишка неподалёку и точно как тогда на неё смотрит. Зажмурилась Мели-Та, а когда опять глаза открыла, никого на том месте уже не было — видать померещилось. Рассердилась на себя девушка, решила больше про это не думать, да только не всегда человек своим чувствам хозяин: умом забудешь, а сердце-то помнит.

Вот и стала она каждый день ходить на берег — на дальние дымы посмотреть. В один из дней повернула она голову, а парень с дымного берега тут как тут, сидит в трёх шагах и молча улыбается. Закрыла она глаза, думая, что исчезнет виденье. Открыла и удивилась: парень сидит где сидел, только теперь протягивает ей что-то. Боязно, а любопытно, набралась смелости Мели-Та и протянула ладошку навстречу. Взглянула она на дар, а это рыбка деревянная, да так мастерски вырезанная, что глаз не отвести. Каждая чешуйка свой цвет имеет, плавнички ажурные, тонкие, а в глаза цветные стёклышки вставлены.

«Кали!» — ахнула Мели-Та. «Рыбка», — говорит парень. Засмеялась она, потому что чудным показалось ей чужое слово. А парень на рыбку показывает и повторяет: «Кали — рыбка». Закивала головой Мели-Та. Хлопнул парень себя по груди и говорит: «Никита». Осмелела девушка, дотронулась до его руки и повторила на свой лад: «Ники-Та», а потом показывает на себя — «Мели-Та». Парень закивал, а потом говорит: «Ники-Та — Мели-Та-Кали». Кивнула головой девушка, руки лодочкой сложила, вроде как благодарит за подарок.