Александр Немировский - Мифы и легенды народов мира. Т. 2. Ранняя Италия и Рим

Сказав, это, метнул он в брюхо, что стянуто скрепами туго, дротик тяжелый. Дрожь охватила коня от головы до копыт. Удар отозвался стоном и затихающим гулом. Будь на то воля богов, мы смогли б в нем уловить предвещание бед. Хитрость врага была бы разбита. Троя наша стояла бы и поныне, а над нею возвышалась твердыня Приама.

Эней вытер пот со лба и, окинув взглядом весь зал, продолжил речь с еще большим волнением:

– Между тем послышался шум. Обернувшись, мы увидели скользящих по поверхности моря двух огромных змей. Их черные груди, покрытые чешуею шеи, гребни, налитые кровью, колыхались над водой. Хвосты, будучи скрыты волнами, образовывали водовороты. Оказавшись на суше, змеи открыли пасти. Всех нас жаром обдало. Мы в бегство пустились. Но змеям до нас как будто не было дела. Обращена была ярость драконов на двух юных сыновей Лаокоона. Настигнув их, они оплели их тела кольцами и стали терзать своими страшными зубами. Мы окаменели от ужаса. Лаокоон же, потрясая копьем, один ринулся против чудовищ. Змеи охватили и его, связали огромными кольцами, дважды обвив ими грудь и мощную шею. Весь облепленный ядом и черною слюною, вопль страдалец исторг такой, что его услышали звезды. Мне он напомнил рев быка, приносимого в жертву, когда порой ему удается с топором в загривке уйти от алтаря [66] Сопоставление вопля Лаокоона в тексте Вергилия с тесно сжатыми губами фигуры Лаокоона из античной скульптурной группы Ватиканского музея легло в основу концепции Г. Лессинга о различии в законах поэзии и ваяния. Опираясь на сообщения Плиния о работе знаменитых родосцев Гегесандра, Аполлодора и Афинодора, находящейся во дворце императора Тита, Лессинг отождествил анализируемую им скульптурную группу с греческим оригиналом. Но это была римская копия. Оригинал же «Лаокоона с сыновьями», скорее всего, был уничтожен во время обвала пещеры в Перлонге, где в ходе раскопок 1955 г. были найдены его обломки. Не исключено, что оригинал этот был знаком вхожему в императорские покои Вергилию. Таким образом, сравнение Лессинга неправомерно, поскольку полное соответствие копии оригиналу в античности не было обязательным. .

– Ужасно, – сказала Дидона. – В Тире я слышала много о чудовищах океана, что нападают на корабли. Здесь же, к югу от нас, лежит средь песков озеро Тритонида, где гнездятся драконы [67] Название Тритонида носят многие озера Африки, но самое известное из них было на северо-западе континента, поблизости от океана, мифического царства Антея и садов Гесперид. Именно в этих местах во времена Пунических войн (264-241 гг. до н. э. и 218-201 гг. до н. э.) карфагеняне отлавливали слонов и обучали их, превращая в боевое оружие. Связь одной из древнейших богинь, Афины, со змеями видна не только из мифов и культовых ее изображений, но также из ее эпитета Тритогенея. Он дает основание думать, что драконы, задушившие Лаокоона и его сыновей, мыслились в облике тритонов. . Но кто мог подумать, что они, такое пройдя расстояние, могут стать орудием кары.

– Змеи, – продолжил Эней, – не удалились туда, откуда пришли, не провалились под землю. Они поползли по скале к храму Афины Паллады. Недавно, на корабле, один из служителей храма поведал о том, что увидел своими глазами. Змеи, уменьшившись втрое, в храм заползли и легли в ногах у богини.

Смахнув со лба капли пота, Эней продолжал:

– Но перейду к тому, что случилось немного позднее. Юноши наши привели пленника. Он назвался Синоном, родичем Паламеда [68] Паламед – сын Навплия, матерью которого называли то Климену, то Гесиону, то Филиру, относимый античными авторами к числу культурных героев, принесших человечеству блага цивилизации. и врагом Одиссея. Уши развесив, мы внимали лживым словам. Он рассказал, что, отплывая, греки его назначили в жертву богам, но он спрятался в болоте и ожидал, пока из виду скроются паруса, затем вышел и сдался. Именно этот Синон, змея в человечьем обличье, рассеял наши сомнения. Он сообщил, что деревянный конь воздвигнут в дар богам, чтобы вернуть их милость, в надежде, что из-за огромных размеров его не удастся внести в город.

Троянский конь по изображению на античном резном камне.

Так, ослепленные враждебными к Трое богами, с молитвенным жаром мы принялись за работу. Поднят конь на катки. Обвязан крепким пеньковым канатом. Мы, как волы, к нему припряглись и повлекли себе на погибель. Колыхаясь, словно живая, катилась громада к воротам. Стену разрушив, ибо конь был выше ворот, мы потащили его в пролом. Выйдя навстречу, девы и юноши, ставшие в круг, пели гимн Афине Палладе, славя коня как великую жертву, как дар наступившему миру. Трижды в движенье своем конь коснулся стены. Трижды внутри загремело оружье. Преодолевая преграды, переступил конь роковую черту.

И тут появилась Кассандра. Пылали ее глаза, обжигая презрением и гневом. Как поток раскаленный с вершины вулкана, лились слова. Но были они нам непонятны. Только теперь я смысл их могу передать. Она призывала очнуться от наваждения, уверяя, что ночь, эта ночь будет для Трои последней. Но мы, как всегда, были к речам ее глухи. Вскоре убит был Приам. Жребий выпал тому, кто в Азии был владыкой многих земель и народов, в пламени Трою узреть и крушенье Пергама [69] На побережье лежит безымянное тело гиганта - Срублена с плеч голова… Прочитав эту последнюю фразу по-латыни на занятиях незабвенного Виктора Сергеевича Соколова в 1939 г., я задохнулся от радости, поняв, что впервые прочел античного автора как своего современника. Это была метафора иного типа, чем те, к которым обычно прибегал Вергилий, следуя Гомеру. Так мною было утрачено чувство отдаленности Вергилия от наших дней и современной поэзии. Современное для разных поколений звучание музы Вергилия выразилось во множестве попыток продолжить «Энеиду» (начиная со средневековья), подражать ей, пародировать ее. .

О том, что случилось потом, лучше не вспоминать. Предатель, бывший средь нас, помог ахейцам выйти наружу. Им на помощь пришли корабли, стоящие за Тенедосом. Теперь я расскажу о себе. После отчаянной схватки мне удалось по воле и с помощью той, о которой не место здесь говорить, добраться до дома, вынести отца на плечах, вывести супругу и сына. Пенатов Трои я друзьям поручил, приказав им в бой не вступать, чтобы не утратить святыню. Молча мы Трою прошли. У ворот, оглянувшись, я не увидел Креусы. Подумав, что она затерялась или отстала, как бывало в нашей жизни не раз, я рванулся в горящий город. Но вдруг она вышла из воздуха ростом выше той, какую я знал и любил. Хотел я ей что-то сказать, но мой голос пресекся на первом же слове «Креуса». Она ж обратилась ко мне с речью, ее я слово в слово запомнил: «Не предавайся печали, мой милый супруг! Рядом с тобою в скитаньях мне быть не дано. Ведь мне и так оказана милость богами. Не буду я рабыней данайцев, не стану, подчиняясь их воле, рожать им рабов. Тебе же придется долгие годы скитаться, прежде чем попадешь в Гесперию, где Тибра меонийского струи привольно текут между пашен. Там свое счастье отыщешь. Разделит его с тобою супруга из царского рода. Обо мне же слезы не лей и вовсе не думай. Прощай и храни любовь нашу общую к сыну». Но нет, я не мог, не хотел примириться с тем, что устами Креусы мне вещала судьба. Трижды я пытался ее удержать, сжимая в объятья, трижды она ускользала. И тогда ко мне подбежали те, кому поручил я пенатов. Мы двинулись в горы и, пройдя через них, пришли к кораблям…