Саргис Тмогвели - Висрамиани

Зачем мне скрывать свое горе от такого врача? И чем дольше я скрываю горе, тем хуже и хуже становится мне от его утайки. Я не могу больше ссориться со своим сердцем. Я оглашу его тайну повсюду. Я тону в водовороте разлуки. Да исполнится сердечная молитва пораженного горем! Я пойду и стану умолять Вис. Может быть, она смилуется надо мной и сотрет ржавчину злобы со своего сердца!

Но я опасаюсь одного: я так изнемог из-за разлуки с Вис, что могу умереть прежде, чем ее увижу. Но это кажется мне радостью, ибо если смерть меня застигнет по пути, я буду похоронен при дороге, и всякий путник будет знать повесть о моих страданиях и мои горести из-за любви к ней. Какой бы странник или путник ни проходил у моей могилы, он здесь отдохнет и пожалеет меня. Узнав же о моих испытаниях, он будет молить бога о моем прощении. Он скажет: «Рамин был скитальцем и умер от любви!» Странник жалеет странника, и они вспоминают и уважают друг друга. Все скитальцы достойны сожаления, но никто не вспоминает их. Для меня смерть от руки врага была бы позорной смертью. Но если я умру от тоски по моей возлюбленной, то такая смерть — для меня великая слава.

Я сражался во многих битвах и не раз обращал в бегство полчища врагов. Многих витязей я зарубил мечом, я убивал слонов, львов и других диких зверей; враг не мог устоять предо мной; солнце сверкает на острие моего копья, земля лобзает бразды моего коня; я обратил в прах, как врагов, даже планеты, но страсть к моей возлюбленной обратила меня, победителя, в ничто, и мир насыщен для меня горечью.

Я осилил столько врагов, но связан, как пленник, любовью к возлюбленной. Неужели и смерть не победит меня до скончания веков? Хотя я и боюсь гнева Вис, но у меня нет другого выхода, как покориться ей. Я не знаю другого способа покинуть эту страну, как тайно уйти одному. Ни воины, ни витязи, ни проводники не должны сопровождать меня, так как мне не приличествует уходить отсюда явно. Кто ни узнает об этом, начнет упрекать меня. Тогда я не увижу Вис и не возрадуюсь. Путь опасен и долог, горы покрыты снегами. Броды в реках исчезли из-за дождей. Дичь в лесах разогнана суровой зимой. Морав покрыт снегом, и с неба падает дождь цвета камфары. Я отправлюсь один в этот далекий путь, но меня тяготит мысль более тяжелая, чем мысли обо всех этих препятствиях. Мне думается, что похитительница души моей ликом стала подобна каджи, разгневана мною и не простит грехов. Она не покажет мне своего лица, светлого, как солнце, она не выйдет на крышу, она не дозволит мне узреть ее прекрасное лицо, она не откроет мне двери, она не пожалеет меня. Она начнет упрекать меня, меня, столь много страдавшего из-за нее. Я останусь за дверью. Моя изнемогшая душа будет лишена надежды, а мучения мои будут бесплодными. Холод и стужа убьют меня тоскующего по ней, меня, которого она не пожалеет, меня, столь много претерпевшего из-за нее.

Увы, моя юность и доблесть! Увы, мое прославленное имя! Увы, мой конь и мои доспехи! Увы, мои бесчисленные войска, мои сокровищницы и мои нарядные одежды! Мне, лишенному сердца, все это не нужно.

Я не боюсь вражеского меча, и меня не смущает крепость вражеских доспехов, многочисленность и ярость неприятельских войск, но я боюсь солнцеподобного лика Вис и ее сердца, твердого, как наковальня. К чему мне эта доблесть перед ней? И зачем я обращаюсь к сердцу своему со словами: «О сердце, доколь ты будешь бороться? Когда ты уймешься и перестанешь безумствовать? Как долго будут литься твои слезы, неисчерпаемые, как море? Все сердца веселы, но мое, увы, всегда печально и подавлено горем. Иногда оно охвачено пламенем, иногда сковано льдом. Меня душит такой дым, что нет у меня отдыха ни днем, ни ночью. Меня не радуют ни общество воинов, ни одиночество, ни шумная площадь, ни чистое поле, ни зал для пиршеств, ни ристалище, ни рыцарские игры, ни пиры, ни беседы с друзьями, ни благородная супруга, ни даже сама жизнь без лицезрения Вис, которое для меня — бальзам.

Вместо песен и восхвалений я день и ночь слышу упреки из Хойстана, Хузистана, Кирмана, Табористана, Гургана и Хорасана. Мою повесть рассказывают повсюду, и молва обо мне распространяется по всем странам. В городах поют песни с нас, а в полях пастухи рассказывают нашу повесть; женщины — за дверьми, мужчины — среди купцов, юноши — на базарной площади рассказывают и поют про нас.

Лицо мое уподобилось лику старца, а все же сердце мое не насытилось любовью, ибо Вис, похитительница моего сердца, в разлуке со мной. Я пожелтел в горе от разлуки с Вис, как золотая драхма [32] Драхма — мелкая монета, обычно серебряная; древнегреческая весовая единица. . Я так ослаб, что уподобился больному. Я не в силах пробежать даже четыре шага, ни согнуть лук. В тот день, когда я пускаю коня вскачь, мне кажется, что хребет мой надломлен. Разве железная спина моя стала восковой? Разве мой каменный кулак уподобился клубку шерсти? Мой конь, что был быстрее онагра, ослабел, как я, в своей конюшне. Я перестал преследовать козлов барсами, пускать соколов на куропаток, я перестал испытывать свою силу, не борюсь с борцами и не веселюсь среди пирующих друзей.

Все мои ровесники довольны своей судьбой и хвастаются мужеством. Они то скачут на конях, то облекаются в доспехи. Они радуются со своими женами и возлюбленными. И в поле, и дома они развлекаются по своему желанию. Одни изучают науки, а другие весело проводят время. Я перестал следовать благопристойным и хорошим привычкам, как будто счастье и знания покинули меня и предались сну. Я остаюсь на месте, как колодезная вода, а мой разум подобен гонцу, ибо день и ночь я мысленно путешествую без отдыха. Я не склоняю головы на подушку, ни тела — на ложе. Раньше мне приходилось встречаться с дивами и со львами. Мне не посчастливилось возрадоваться сердцем в этом мире, и как мне, вероломному, надеяться на радость в том мире?

Увы, мое сердце, как долго ты будешь сжигать меня в огне и кипятить в глиняном горшке горя? Ты меня убиваешь, превращая в глупца, а тебе это нипочем. Глупостью своей я уподобился больному желтухой, и ты лишило меня моей доли радости. Да не даст бог никому такого сердца, ибо ты опьянено любовью и поглупело от невежества».

Так беседовал Рамин со своим сердцем и укорял его. Но это было бесполезно. Желание его сердца так усилилось, что он чуть не упал в обморок. Он не мог осилить свое сердце. Когда он его увещевал, оно у него дрожало, как у курицы, и даже на пиру Рамин сидел такой печальный, как будто само сердце не чувствовало ничего радостного.

Он сошел с трона и вышел из зала. Рамин бежал так быстро, как трус с поля сражения. Он вскочил на своего быстроногого гнедого. Выехав из ворот города, он, словно окрыленный, помчался в Хорасан. И ехал он туда по диким и пустынным местам.