Леонид Свердлов - Олимпийское спокойствие

— Ладно, кончай уж это дело, — обратился к Гефесту Посейдон, — не позорься. Тут же дети, — Посейдон кивнул на Эрота, — а ты этакую порнографию распространяешь.

— А я, может, моральную компенсацию требую.

— Арес заплатит — отпусти его.

— А ну как не заплатит? Я его отпущу и поминай как звали.

— В этом случае я за него заплачу. Я-то от тебя убегать не стану.

Гефест было задумался, но вдруг снова свистнула тетива. Гефест дёрнулся и с интересом посмотрел на Афину.

— А ведь знаешь что… — сказал он ей, неожиданно заулыбавшись.

— Не подходи! — пробормотала Афина, судорожно ища у себя на боку меч. — Стой, животное! Не приближайся!

Но шаги Гефеста становились всё быстрее. Афина заверещала и бросилась бежать. За ней опрометью кинулся Гефест. Им вслед смеялись все, даже Афродита, только у неё это был смех сквозь слёзы.

Вечером, вернувшись со стадом на скотный двор, Парис застал там своего хозяина Агелая, разговаривающего с царскими слугами.

— Царь забирает нашего лучшего быка, — сказал Парису Агелай.

— Завтра будут спортивные состязания в память об умершем царевиче, — пояснил один из слуг. — Главным призом будет этот бык. Кстати, вы все тоже приглашены.

— Жалко быка, — сказал Парис. — Но за приглашение спасибо. Это будет мне хороший подарок на день рождения. Я ещё никогда не был на спортивных состязаниях.

Как раз завтра Парису исполнялось восемнадцать лет.

Он сидел на траве на берегу ручья и играл на свирели. Когда он замолкал, было слышно тихое и монотонное журчание. Тусклый лунный свет освещал лицо Эноны, лежавшей рядом, положив ему голову на грудь.

— Не ходил бы ты завтра ни на какие состязания, — сказала Энона. — Мы и тут так славно отпраздновали бы.

— Тут? Как год назад? Всё время одно и то же?

— А какое тебе нужно разнообразие? — спросила Энона, обняв Париса. — Хочешь, я тебе ребёночка рожу?

— У тебя всё время одно на уме. А ведь кругом столько интересного! Мне завтра восемнадцать, а я ничего в мире не видел, кроме овец да коров, ничего не совершил. Не то что на стадионе — в Трое ни разу не был, а до неё тут совсем недалеко. Неужели я всю жизнь так проживу? Неужели мне такое богами предписано?

— Нет, — грустно ответила Энона, — тебе предписано не это. Потому я и не хочу, чтобы ты завтра уходил. Это не просто интуиция, ты же знаешь: все боги хоть немного способны предвидеть будущее, могу это и я. И я предвижу, что если ты завтра уйдёшь, то уже никогда не вернёшься, я чувствую, что с этого начнётся большая беда, которая погубит и тебя, и меня.

Парис грустно усмехнулся.

— А хотя бы и так. Если уж боги так для меня определили, мне ли их поправлять? Пусть будет, как они хотят.

Энона посмотрела на него пристальным, удивлённым и преданным взглядом.

— Так ведь и я тоже богиня! Сделай, как я хочу.

Парис только улыбнулся этим её словам. Конечно, она богиня — маленькая сельская нимфа. Куда ей тягаться с тремя олимпийскими вседержительницами, воле которых с последнего времени был подчинён её парень. На что хватит её маленького всемогущества? На маленькое пастушье счастье, долгую и однообразную жизнь среди овец и коров, на смерть в глубокой старости среди множества детей, внуков и правнуков. Вот предначертание от богини Эноны. Но Париса ждёт другое предопределение: любовь самой красивой в мире женщины, гибель всего святого и дорогого, короткая, но интересная жизнь и вечная слава. Вот олимпийское предначертание. И Энона хочет, чтобы Парис из трёх самых знаменитых богинь выбрал четвёртую, безвестную?

И Парис не свернул с проложенного перед ним богами тракта и благочестиво пошёл по нему.

Среди толпы зрителей, тянувшихся к стадиону, подобно скале в бурном море стоял высокий и красивый мужчина с надменным, но одухотворённым лицом. Не замечая толкавших его людей, он смотрел поверх голов, что легко позволял его высокий рост, и выискивал взглядом кого-то.

Нечаянное течение вдруг подхватило Париса, оторвало от Агелая и его сыновей и, протащив в сторону, прибило прямо к мужчине-скале, который перестал осматривать толпу, скользнул взглядом по Парису, крепко взял его за плечо, вырвал из потока и спросил: «Ты пришёл за быком?» Ошарашенный Парис пробормотал что-то невнятное, и высокий красавец, продолжая держать его за плечо, двинулся к стадиону, но не к главному входу, а поперёк движению толпы к какой-то боковой двери. Он шёл привычным неспешным, но широким шагом, не семенил, как все вокруг, не толкался, не останавливался и не пропускал никого, он просто не замечал людей вокруг и шёл так, будто на площади перед стадионом были только он и Парис. А людские потоки огибали его как неодолимое препятствие. Никому и мысль не приходила оттеснить или толкнуть его, встать у него на дороге или хоть как-то задержать его движение.

Парис не успел понять, как это получается, когда они оказались в тёмном и прохладном помещении под трибунами. Незнакомец осветил комнату и стало видно, что она небольшая и совершенно пустая. Шум стадиона был здесь приглушён, но всё же хорошо слышен. Незнакомец теперь уже внимательно осмотрел Париса и спросил: «Драться умеешь?» Если бы этот вопрос задал пастуху кто-то неизвестный в лесу или на поле, то надо было бы по обстоятельствам сразу бить в морду, или убегать, или отдать всё, что он потребует. Но сейчас в голосе спрашивающего Парис не услышал ни угрозы, ни издёвки, будто он спрашивал, как Париса зовут, или сколько ему лет. «Странные тут люди — городские», — подумал Парис и гордо ответил:

— Однажды на моё стадо напали разбойники, и я их всех победил.

— Вот как? — переспросил незнакомец без удивления, без недоверия, без зависти и даже без интереса. — И много их было?

— Двадцать, может пятьдесят. Я не считал, знаете ли.

— Знаю, — так же спокойно и без выражения ответил незнакомец. — И сколько их было я знаю, просто хотел сверить наши наблюдения. Хорошо, что у тебя есть развитое воображение. А теперь покажи, как ты дерёшься.

Парис, не понимая, чего от него хотят, раздвинул ноги и выставил перед собой кулаки.

— А вы кто? — решился наконец спросить он.

Незнакомец деловито осмотрел Париса, ногой подвинул его ступни, наклонившись, поправил положение коленей, за плечи повернул его корпус.

— Твой тренер, — буркнул он. — А теперь ударь меня.

Такой просьбы Парису ещё слышать не приходилось. Он плохо представлял себе, как можно ударить такого солидного и наверняка благородного господина, но и отказаться он не мог, и сперва не очень сильно стукнул тренера в плечо. Тренер не вздрогнул и, казалось, вообще не заметил, что его ударили. Тогда Парис, замахнувшись сильнее, ударил его в другое плечо, но тренер и на это никак не отреагировал, и тогда Парис решился ударить его в лицо, но кулак налетел на ладонь тренера, который подставил её так быстро, что Парис даже не понял, откуда она взялась.