Низами Гянджеви - Хосров и Ширин

«Тебя от горечи хочу я уберечь:

Поверь, нежна Ширин. Ее притворна речь.

Столь омрачившимся останешься доколе?

Ты рвешься к финикам, ты знай — и пальма колет».

Хосров — он не сводил с Шапура жадных глаз —

Обильным жалобам открыл потайный лаз:

«Ведь видел ты, с какой пришла ко мне отравой

Та, что весь мир смутит улыбкою лукавой?

И бог не страшен ей! Смела, дерзка она!

Ну что же, женщина — так значит нескромна.

Я шапку снял пред ней и бросил пред собою.

Как стройный кипарис, я встал пред ней с мольбою.

Но оттолкнула трон с порфирою она,

Ствол царственный снесла секирою она.

В мороз ее душа не сделалась горячей.

Ее безжалостность увидел каждый зрячий.

И речь ее была — секира и стрела.

В словах почтительных так много было зла.

Есть тернии в любви, но в этот час вечерний

Без меры я познал уколы этих терний.

Но и в моей груди ведь тоже сердце есть.

И злоба тоже ведь у страстотерпца есть.

Пусть как Харут она, слетевший с небосклона,

Пусть в родинке ее все чары Вавилона,

Но так был холоден ее зимы налет,

Что для меня Ширин уж не Ширин, а лед.

Но от моей любви, терпевшей поношенья,

Мне ведом — О Шапур! — источник утешенья!

Ребенка скверный нрав известен мамке.

Нет Соседа, чтоб не знал, каков его сосед.

Ширин — мой тайный враг! Мрак под личиной света.

Таится ненависть под нежностью привета.

Как жаден был мой пыл, как был напрасен он!

И вот, отверженный, рассудка я лишен.

Не слушала она: крутилась непогода;

И речь моя текла как будто больше года.

Мне в тьме полуночной свечи не принесла.

Бальзама мне от ран в ночи не принесла.

Хоть, встретить Сладкую для каждого отрада,

Хоть сладостна Ширин, — мне новых встреч не надо!

Ведь встреча всех обид мне не искупит, нет!

Ведь с горьким вкусом хлеб никто не купит! Нет!

Быть под ногой слона, быть мертвым на кладбище

Отрадней, чем просить у злого скряги пищи.

Быть лучше под водой, быть рыбой, чем свои

Моления нести в пристанище змеи.

Отрадней землю рыть. Да! Лишь не довелось бы

В дом недостойною свои направить просьбы!

Жемчужин чистых блеск не в чистых ли морях?

Кто роет черный прах — найдет лишь черный прах.

Покинь пустую копь! Иль, чтоб душа угасла,

Мне быть светильником, в котором нету масла?!

Жизнь стоит ли вручать той прихотливой, той

Лукавой, для кого она лишь звук пустой?

Клянусь, еще таит подлунная долина

С павлином равную подругу для павлина».

Всем розам небеса, сперва сказав: «Пробудим

Вас в день весны», — потом их предлагают людям.

Великий рок, венцу жемчужины даря,

Венец в жемчужинах наденет на царя.

Пловцы ныряют вглубь на поиски жемчужин,

Чтоб стал жемчужин блеск с венцом царевым дружен.

Став слаще, чем джуляб, прекрасней, чем пери,

Ширин, позвав царя, промолвила: «Бери,

Пей сладкий кубок мой, пребудь в истоме сладкой,

Ты сладостно забудь все в мире, кроме Сладкой».

В словах, являющих величие и честь,

Ширин потайную царю послала весть:

«Не прикасайся ты сегодня ночью к чаше:

Два опьянения не входят в сердце наше.

Что яство для людей, чей ум затмит вино?

Поймет ли — солоно ль, не солоно ль оно?

Хмельной, найдя все то, к чему стремился страстно,

Промолвит: «Я был пьян, все бывшее — неясно».

И те, что во хмелю откроют свой замок,

Потом бронят воров, и всем им невдомек».

По нраву эта весть пришлась владыке мира.

«Исполню, -.молвил он, — веление кумира».

Но пьют в веселый день!… Будь сломлена печать!

Себя на празднике не надо огорчать!

Пел снова Некиса, бренчал бербет Барбеда,-

Звенела над Зухре их нежная победа.

То, полный сладости, пел мелодичный руд:

«Пусть длятся радости, пусть чаши все берут!»

То кубок прозвенит, сверкая пред Барбедом:

«Всегда удачи свет тебе да будет ведом!»

И в сладостных мечтах о сладостной Ширин

Хосров испробовал немало терпких вин.

И промежутки царь все делает короче

Меж кубками. И вот проходит четверть ночи.

Когда же должен был, почтителен и тих,

К невесте царственной проследовать жених, —

Его, лежащего без памяти и речи,

К ней понесли рабы, подняв к себе на плечи.

И вот глядит Ширин: безвольный, допьяна

Царь упоен вином. Себя укрыв, она

Тому, кто все забыв, лежит как бы сраженный,

Другую милую отдаст сегодня в жены.

Она схитрила, что ж, — ты так же поступай

С тем, кто придет к тебе, упившись через край.

Из рода матери всегда жила при Сладкой

Старуха. Словно волк была она повадкой.

И с чем ее сравнить? О диво! О краса!

Скажу: как старая была она лиса.

Две груди старая, как бурдюки, носила.

И плеч ушла краса, колен исчезла сила.

Как лук изогнутый» была искривлена

С шагренью схожая, шершавая спина.

Ханзол, несущий смерть! Кто глянул бы не косо

На щеки, — в волосках два колющих кокоса.

Ширин, надев наряд на это существо,

Послала дряхлую к Парвизу для того,

Чтоб знать, насколько царь повержен в хмель могучий

И сможет ли Луну он отличить от тучи.

Старуха полога раздвинула края,-

Как будто из норы к царю вползла змея.

Как сумрак хмурая — таких не встретишь часто,-

Была беззубая, но все ж была зубаста.

Царю, когда к нему вошла сия лиса,

Уже овчинкою казались небеса.

Но все ж он мог понять, — он на усладу падкий:

Не так весенние ступают куропатки.

Не феникс близится — ворону видит он.

Влез в паланкин Луны чудовищный дракон.

«В безумстве я иль сплю? — он прошептал со стоном.

Где ж поклоняются вот этаким драконам?

Вот кислолицая! Горбунья! Что за стать!

Да как же горькая сумела Сладкой стать?»

Хосрова голова пошла как будто кругом.

Решил он: сей карге он сделался супругом.

…Старуший слышен крик… Промолвила Луна:

«Спасти ее!» И вот к царю идет она.

К лицу прибавив семь искусных украшений,

Откинув семь завес, вошла; плавней движений

Не видел мир. Пред ней — ничто и табарзад.

Вся сладость перед ней свой потупляет взгляд.

Она — что кипарис, сладчайший из созданий.

Она — сама луна, закутанная в ткани.

Что солнце перед ней, хотя она луна!

Ста драгоценней стран подобная весна!

Подобной красоты мир не смущали чары.

Все розы в ней одной, в ней сладости — харвары.

Она — цветы весны. О них промолвишь ты:

Одним счастливцам, знать, подобные цветы!

Блестящий Муштари пред ней померкнет. Пава

Пред плавною Ширин совсем не величава.

Ее уста — любовь. О, как их пурпур густ!

Но все ж ее уста еще не знали уст.

Весь Туркестан попал в силок ее дурмана.

Лобзания Ширин ценнее Хузистана.

О розы свежих щек! Состав из роз, взгляни,