Джон Ирвинг - Дорога тайн

– Lo siento, madre , – тихо сказал себе Хуан Диего, когда его самолет приземлялся в Маниле. – Прости, мама.

В четырнадцать лет он не был достаточно взрослым, чтобы испытывать к ней симпатию – ни к ребенку в ней, ни к ней самой как взрослой женщине.

Слово благотворительность много значило для иезуитов – особенно для отца Альфонсо и отца Октавио. Это из благотворительности они наняли проститутку, чтобы она у них убирала; священники считали, что этим актом доброты они дают Эсперансе «еще один шанс». (Брат Пепе и Эдвард Боншоу однажды не заснут допоздна, обсуждая, какой первый шанс был дан Эсперансе – то есть до того, как она стала проституткой и уборщицей у иезуитов.)

Да, именно из иезуитской благотворительности los niños de la basura получили статус сирот; в конце концов, у них была мать – независимо от того, насколько пригодной или непригодной (как мать) была Эсперанса. Несомненно, отец Альфонсо и отец Октавио считали, что они были исключительно благотворительны, позволив Хуану Диего и Лупе иметь собственную спальню и ванную комнату – безотносительно того, насколько сложно было девочке без помощи брата. (Об этом будет не одна ночная дискуссия между братом Пепе и сеньором Эдуардо – о том, как отец Альфонсо и отец Октавио представляют себе жизнь Лупе без ее переводчика Хуана Диего.)

Остальные сироты, включая братьев и сестер, были разделены по признаку пола. Мальчики спали в общей спальне на одном этаже приюта «Niños Perdidos», девочки – на другом; была общая ванная комната для мальчиков и такая же (только с зеркалами побольше) для девочек. Если у детей были родители или другие родственники, этим взрослым не разрешалось посещать детей в их помещениях, но Эсперансе разрешалось посещать Хуана Диего и Лупе в их спальне, которая раньше была небольшой библиотекой, так называемой читальней для учеников. (Большинство книг все еще были на полках, которые Эсперанса регулярно протирала; как все повторяли, ad nauseam [14], она была на самом деле хорошей уборщицей.)

Конечно, было бы неловко держать Эсперансу подальше от собственных отпрысков; у нее также была спальня в «Потерянных детях», но в помещениях для прислуги. В приюте держали только женщин-служанок – возможно, чтобы защитить детей, хотя сами служанки – Эсперанса была горластей прочих, и не только на данную тему, – возмущались, предполагая, что дети нуждаются главным образом в защите от священников («этих безбрачных гомиков», как называла их Эсперанса).

Никто, даже Эсперанса, не обвинил бы отца Альфонсо или отца Октавио в этом конкретном, многажды документально подтвержденном грехе среди священников; никто не верил, что сироты в «Niños Perdidos» подвергались такой опасности. Разговор между служанками о детях, якобы жертвах сексуальных домогательств со стороны священников, давших обет целибата, носил весьма общий характер; речь шла скорее о «неестественности» безбрачия для мужчин. Что касается монахинь – ну, это другое дело. Безбрачие было более допустимым для женщин; никто никогда не говорил, что это «естественно», но немало служанок выражали мнение, что монахини счастливы обходиться без секса.

Лишь Эсперанса говорила: «Ну, только гляньте на этих монахинь. Кто захочет заниматься с ними сексом?» Но это было злое замечание и, как и многое из того, что говорила Эсперанса, не обязательно являлось правдой. (Да, тема безбрачия и его якобы неестественности тоже, как вы можете догадаться, обсуждалась в ночных дискуссиях между братом Пепе и Эдвардом Боншоу.)

Поскольку сеньор Эдуардо сам себя хлестал плеткой, он пытался пошучивать с Хуаном Диего на эту тему; флагеллант-айовец сказал: хорошо, что у него собственная спальня в приюте. Но Хуан Диего знал, что у флагелланта общая ванная с братом Пепе; мальчику было любопытно, не обнаруживал ли бедный Пепе следы крови Эдварда Боншоу в ванной или на полотенцах. Так как Пепе не был склонен к усмирению плоти, его забавляло, что отец Альфонсо и отец Октавио, считавшие себя во многих отношениях выше айовца, хвалили Эдварда Боншоу за его болезненные самобичевания.

– Как в двенадцатом веке! – восхищенно восклицал отец Альфонсо.

– Обряд, который стоит соблюдать, – говорил отец Октавио. (Что бы ни думали об Эдварде Боншоу оба священника, они находили его самобичевание мужественным деянием.)

И в то время как эти два сторонника XII века продолжали критиковать гавайские рубашки сеньора Эдуардо, брата Пепе только забавляло, что два старых священника никак не связывали флагелляции Эдварда Боншоу с полинезийскими попугаями и джунглями на его рубашках. Пепе знал, что раны сеньора Эдуардо всегда кровоточат – так сильно он хлестал себя. Буйная цветная мешанина на гавайских рубашках фанатика маскировала кровь.

Общая ванная и расположенные рядом спальные комнаты Пепе и айовца поневоле способствовали их сближению, к тому же это был тот же этаж, на котором бывшую комнату-читальню заняли эти дети свалки. Без сомнения, Пепе и айовец знали о присутствии поблизости Эсперансы – она проходила мимо их комнат поздно ночью или в предрассветные часы, как будто она была скорее призраком матери детей свалки, чем реальной матерью. Поскольку Эсперанса была безусловно женщиной, она могла приводить в замешательство этих двух мужчин, давших обет целибата; должно быть, она иногда слышала, как Эдвард Боншоу хлещет себя плетью.

Эсперанса знала, сколь чисты полы в сиротском доме; в конце концов, это она их мыла. Она разувалась, когда приходила навестить своих детей; то есть ее почти не было слышно, и – учитывая, что такое позднее время Эсперанса посвящала отнюдь не уборке помещений, – в «Доме потерянных детей», когда она скользила по его коридорам, почти все спали. Да, она приходила поцеловать своих спящих niños – это единственное, в чем Эсперанса напоминала других мам, – но к тому же она являлась, чтобы тайком когда взять у них, а когда оставить под их подушками толику денег, во втором случае отдававших ее духами. Но в основном Эсперанса совершала эти бесшумные визиты, чтобы воспользоваться общей ванной Хуана Диего и Лупе. Вероятно, ей хотелось побыть одной; видимо, в отеле «Сомега» или в каморках для прислуги сиротского приюта у Эсперансы не получалось побыть одной. Вероятно, ей хотелось хотя бы раз в день принять в уединении ванну. И кто знает, как другие служанки в «Потерянных детях» относились к Эсперансе? Нравилось ли другим женщинам делить общую ванную с проституткой?

Из-за того что Ривера оставил ручку переключения передач на заднем ходу, он переехал ступню Хуана Диего; из-за разбитого бокового зеркала заднего вида эти дети спали в маленькой библиотеке, бывшей читальне, в иезуитском приюте. И из-за того, что их мать была уборщицей у иезуитов (будучи еще и проституткой), Эсперанса часто наведывалась на тот же этаж приюта «Niños Perdidos», где поселился новый американский миссионер.