Джон Ирвинг - Дорога тайн

Однажды ночью, когда Хуан Диего был еще прикован к инвалидному креслу-каталке, дети последовали на улице Сарагоса за проституткой по имени Флор; они знали, что это не их мать, но сзади Флор была чуть похожа на Эсперансу – у Флор была такая же, как у Эсперансы, походка.

Лупе нравилось быстро катить перед собой брата в инвалидном кресле; она догоняла идущих впереди людей и утыкалась в них этим креслом, о каковом они не могли догадаться, пока не оборачивались. Хуан Диего опасался, что при столкновении эти люди упадут к нему на колени, поэтому он всякий раз наклонялся вперед и вытягивал перед собой руку. Именно таким образом он и задел Флор; он хотел тронуть ее ладонь, но Флор при ходьбе так размахивала руками, что, промахнувшись, Хуан Диего нечаянно коснулся ее виляющих ягодиц.

– Иисус-Мария-Иосиф! – воскликнула высокорослая Флор, резко развернувшись. Она уже готова была треснуть наглеца по голове, но увидела перед собой мальчика в инвалидной коляске.

– Это всего лишь я и моя сестра, – съежившись, сказал Хуан Диего. – Мы ищем нашу мать.

– Я похожа на вашу мать? – спросила Флор.

Она была проституткой-трансвеститом. В те дни в Оахаке было не так много проституток-трансвеститов; Флор действительно выделялась среди них, и не только своим ростом. Она была почти красива; и ее красоту ничуть не портил замеченный Лупе дымчатый след над верхней губой от выбритых усов.

– Вы немножко похожи на нашу маму, – ответил Хуан Диего. – Вы обе очень симпатичные.

– Флор намного выше, и еще кое-что, о чем ты знаешь, – сказала Лупе, проводя пальцем по верхней губе; Хуану Диего не нужно было переводить это.

– Вы, дети, не должны быть здесь, – сказала им Флор. – Вы должны быть в постели.

– Нашу мать зовут Эсперанса, – сообщил ей Хуан Диего. – Может, вы видели ее здесь; может, вы ее знаете.

– Я знаю Эсперансу, – сказала Флор. – Но здесь она не попадается мне на глаза. Здесь вы мне все время попадаетесь.

– Может, наша мама самая популярная из всех проституток, – предположила Лупе. – Может, она никогда не покидает отель «Сомега» – мужчины просто приходят к ней.

Но Хуан Диего этого не перевел.

– Что бы там она ни болтала по-своему, я могу вам честно сказать одно, – ответила Флор. – Все, кто хоть раз оказался здесь, были замечены – уж поверьте мне. Возможно, вашей матери здесь вообще не было. И возможно, вам, ребятишки, лучше идти спать.

– Флор много знает о цирке, он у нее в голове, – сказала Лупе. – Давай спроси ее об этом.

– У нас есть предложение от «La Maravilla» – просто делать вставной номер, – сказал Хуан Диего. – У нас была бы своя палатка, только вместе с собаками – это дрессированные собаки, очень умные. Я не уверен, что вы общаетесь с людьми из цирка, я прав? – спросил мальчик.

– С карликами я не общаюсь. Надо где-то проводить черту, – сказала Флор. – Карлики проявляют ко мне непомерный интерес – они меня просто достали.

– Мне сегодня не уснуть, – пролопотала Лупе Хуану Диего. – Мысль о карликах, которые достали Флор, не даст мне уснуть.

– Ты сказала мне спросить ее. Я тоже не смогу уснуть, – ответил Хуан Диего.

– Спроси Флор, знает ли она Соледад, – сказала Лупе.

– Может, мы не хотим это знать, – заметил Хуан Диего, но спросил Флор, не знает ли она жену укротителя львов.

– Она одинокая, несчастная женщина, – ответила Флор. – Ее муж – свинья. В его случае я на стороне львов, – сказала Флор.

– Полагаю, вы не встречаетесь и с укротителями львов, – сказал Хуан Диего.

– Только не с этим, chico [18], – сказала Флор. – Разве вы не дети из «Niños perdidos»? Разве не там работает ваша мать? Зачем вам переезжать в палатку с собаками, если в этом нет необходимости?

Лупе начала перечислять причины.

– Первое: любовь к собакам, – начала она. – Второе: быть звездами – в цирке мы могли бы стать знаменитыми. Третье: потому что человек-попугай будет навещать нас, и наше будущее… – Она на секунду замолчала. – Во всяком случае, его будущее, – сказала Лупе, указывая на брата. – Его будущее в руках человека-попугая, с цирком или без цирка – я просто знаю это.

– Я не знаю человека-попугая – я никогда с ним не встречалась, – сказала Флор после того, как Хуан Диего не без усилий перевел перечень Лупе.

– Человек-попугай не хочет женщин, – сообщила Лупе, а Хуан Диего перевел. (Лупе слышала, как Эдуардо говорил об этом.)

– Я знаю уйму мужчин-попугаев! – сказала проститутка-трансвестит.

– Лупе имеет в виду, что человек-попугай принял обет безбрачия, – попытался объяснить Хуан Диего, но Флор не дала ему закончить то, что он собирался сказать.

– О нет – я не знаю никого из таких мужчин, – сказала Флор. – У человека-попугая есть вставной номер в «La Maravilla?»

– Он новый миссионер в храме Общества Иисуса – он иезуит из Айовы, – ответил Хуан Диего.

– Иисус-Мария-Иосиф! – снова воскликнула Флор. – Так вот он какой – человек-попугай.

– У него убили собаку – это, вероятно, изменило его жизнь, – сказала Лупе, но Хуан Диего оставил это непереведенным.

Тут их отвлекла драка перед отелем «Сомега»; должно быть, выяснение отношений началось в отеле, но затем перекинулось со двора на улицу Сарагоса.

– Черт, это добрый гринго – этот малыш никого и пальцем не тронет, – сказала Флор. – Во Вьетнаме ему было бы безопаснее.

В Оахаке становилось все больше и больше американских парней-хиппи; некоторые из них приезжали с подругами, но подруги никогда не задерживались надолго. Большинство парней призывного возраста были одни или оставались одни в конце концов. Они бежали от войны во Вьетнаме или от того, во что превратилась их страна, говорил Эдвард Боншоу. Айовец связывался с ними, он пытался им помочь, но большинство юношей-хиппи не были религиозно настроены. Как и собаки на крыше, они были потерянными душами – они дичали или, как призраки, слонялись по городу.

Флор тоже связалась с молодыми американскими уклонистами; все эти потерянные парни знали ее. Возможно, они любили ее, потому что она была трансвеститом – она все еще была мальчиком, как и они, – но потерянные американцы также любили Флор за то, что у нее был великолепный английский. Флор жила в Техасе, но потом вернулась в Мексику. Свою историю Флор всегда излагала в одних и тех же выражениях. «Скажем так, моя единственная вылазка из Оахаки привела меня в Хьюстон, – начинала она. – Вы когда-нибудь бывали в Хьюстоне? Скажем так, мне пришлось уехать из Хьюстона».

Лупе и Хуан Диего и прежде видели этого доброго гринго на улице Сарагоса. Однажды утром брат Пепе обнаружил его спящим на скамье иезуитского храма. El gringo bueno [19]пел во сне ковбойскую песню «Дороги Ларедо» – только первый куплет, снова и снова, как сказал Пепе.