Джон Ирвинг - Дорога тайн

Фактически Дева Гваделупская была чуть выше Хуана Диего. Это был подарок ему. На ней был традиционный сине-зеленый покров – нечто вроде плаща или накидки. Ее пояс или что-то вроде черного чресленника в один прекрасный день породит предположение, что Дева беременна. Много лет спустя, в 1999 году, папа Иоанн Павел II объявил Богоматерь Гваделупскую покровительницей Америки и заступницей нерожденных детей. («Уж этот мне польский папа, – как впоследствии будет поносить его Хуан Диего, – и его нерожденное дело».)

Гваделупская Дева из магазина Дев не выглядела беременной – в данном варианте ей было лет пятнадцать-шестнадцать, и у нее была грудь. Титьки делали ее совсем не религиозной.

– Она сексуальная кукла! – тут же сказала Лупе.

Конечно, это было не совсем так; однако в фигуре Девы Гваделупской было что-то от сексуальной куклы, хотя Хуан Диего не мог ее раздеть и у нее не было подвижных конечностей (или обозначенных репродуктивных частей тела).

– А мне какой подарок? – спросила Лупе юношу-хиппи.

Добрый гринго спросил Лупе, простила ли она его за то, что он спал с ее матерью.

– Да, – сказала Лупе, – но мы никогда не сможем пожениться.

– Это звучит почти как приговор, – сказал хиппи, когда Хуан Диего перевел ответ Лупе.

– Покажи мне подарок, – только и сказала Лупе.

Это была статуэтка Коатликуэ, такая же уродливая, как любая копия данной богини. Хуан Диего подумал: хорошо, что уродливая статуэтка такая маленькая – она была даже меньше, чем Грязно-Белый. El gringo bueno понятия не имел, как произносится имя ацтекской богини; Лупе, в своей невоспроизводимой манере, не могла помочь ему в этом.

– Твоя мама сказала, что ты обожаешь эту странную богиню-мать, – пояснил Лупе добрый гринго; его голос при этом звучал не слишком уверенно.

– Я и люблю ее, – сказала ему Лупе.

Хуану Диего всегда было трудно поверить, что у одной богини может быть так много противоречивых атрибутов, но ему было легко понять, почему Лупе любила ее. Коатликуэ была экстремисткой – богиней деторождения, сомнительного секса и дурного поведения. С ней было связано несколько мифов о Сотворении мира; в одном из них она была оплодотворена шаром из перьев, который упал на нее, когда она подметала в храме, – одного этого достаточно, чтобы взбесить кого угодно, считал Хуан Диего, но Лупе сказала, что нечто подобное могло случиться и с их матерью, Эсперансой.

В отличие от Эсперансы, Коатликуэ носила юбку из змей. Из извивающихся змей в основном и состояла ее одежда; на ней было ожерелье из человеческих сердец, рук и черепов. На руках и ногах Коатликуэ были когти, ее груди отвисли. В статуэтке, которую добрый гринго подарил Лупе, соски Коатликуэ были сделаны из погремушек гремучих змей. («Возможно, слишком много нянчилась», – заметила Лупе).

– Но что тебе в ней нравится, Лупе? – спросил сестру Хуан Диего.

– Некоторые из ее собственных детей поклялись убить ее, – ответила Лупе. – Una mujer difícil . Непростая женщина.

– Коатликуэ – пожирающая мать, в ней сосуществуют утроба и могила, – объяснил Хуан Диего хиппи.

– Я это вижу, – сказал добрый гринго. – Она выглядит смертельно опасной, друган на колесах, – более уверенно заявил хиппи.

– Никто с ней не связывается! – провозгласила Лупе.

Даже Эдвард Боншоу (всегда остающийся на светлой стороне) нашел страшной подаренную Лупе фигурку Коатликуэ.

– Я понимаю, что это негативные последствия того несчастного случая с шаром из перьев, но все же эта богиня не очень-то симпатичная, – сказал сеньор Эдуардо c максимально возможным почтением.

– Коатликуэ не просила, чтобы ее родили такой, – ответила Лупе айовцу. – Она была принесена в жертву – предположительно ради созидания. Ее лицо образовали две змеи – после того, как ей отрубили голову, кровь хлынула из шеи в виде двух гигантских змей. Некоторые из нас, – сказала Лупе новому миссионеру, подождав, пока Хуан Диего допереведет, – не имеют возможности выбрать, какими родиться.

– Но… – начал было Эдвард Боншоу.

– Я такая, какая есть, – сказала Лупе.

Хуан Диего закатил глаза, переводя это сеньору Эдуардо. Лупе прижала к щеке гротескный тотем Коатликуэ; было очевидно, что она любит богиню не только потому, что добрый гринго подарил ей эту статуэтку.

Что касается подарка Хуану Диего, то читатель свалки иногда мастурбировал с куклой Девы Гваделупской, положив ее к себе в кровать, – он видел на подушке ее зачарованное лицо рядом со своим лицом. Груди Девы слегка выступали.

Бесстрастный манекен был сделан из легкого, но твердого пластика, неподатливого на ощупь. Хотя Дева Гваделупская была на пару дюймов выше Хуана Диего, она была полой и весила так мало, что Хуан Диего мог носить ее под мышкой.

Пытаясь заняться сексом с куклой Девы Гваделупской в ее натуральную величину, Хуан Диего испытывал неловкость по двум причинам, – точнее сказать, он испытывал неловкость от самих мыслей о сексе с пластиковой девственницей. Во-первых, Хуану Диего было необходимо оставаться одному в спальне, которую он делил со своей младшей сестрой, не говоря уже о том, что Лупе знала мысли брата о сексе с куклой Девы Гваделупской – ведь Лупе читала их.

Второй проблемой был пьедестал. Очаровательные ножки Девы Гваделупской были прикреплены к похожему на автомобильную шину пьедесталу из травы цвета шартреза. Пьедестал мешал Хуану Диего прижиматься к пластиковой девственнице, когда он лежал рядом с ней.

Хуан Диего подумывал о том, чтобы отпилить пьедестал, но это означало, что придется до лодыжек укоротить красивые ножки Девы Марии, то есть статуя не сможет стоять. Естественно, Лупе знала мысли брата.

– Я не собираюсь смотреть на лежащую Богоматерь Гваделупскую, – сказала Лупе Хуану Диего, – или на прислоненную к стене. Даже и не думай ставить ее на голову в углу нашей спальни, чтобы вверх торчали обрубки ампутированных ног!

– Посмотри на нее, Лупе! – воскликнул Хуан Диего. Он указал на фигуру Гваделупской Девы, стоявшую у одной из книжных полок в бывшем читальном зале; Дева отчасти походила на потерявшуюся литературную героиню, на женщину, которая сбежала из романа и не может найти дорогу обратно в книгу, где ей и было место. – Посмотри на нее, – повторил Хуан Диего. – Разве тебе не ясно, что Гваделупская Дева вовсе не собирается лежать?

Как нарочно, мимо спальни детей свалки проходила сестра Глория; монахиня заглянула из коридора в их комнату. Сестра Глория была против того, чтобы у них в спальне находилась кукла Гваделупской Девы в натуральную величину – это было, по мнению сестры, более чем незаслуженной привилегией, – однако брат Пепе встал на сторону детей свалки. Но как привыкшая все осуждать монахиня могла осудить религиозную статую? Сестра Глория считала, что Гваделупская Дева у Хуана Диего больше похожа на манекен у портного – притом «непристойного вида», как, обращаясь к Пепе, отметила монахиня.