Джон Ирвинг - Дорога тайн

– Ты съездишь? – спросил он Хуана Диего.

– Да, съезжу, – подтвердил читатель свалки.

– Вау! Друган на колесах! Мне бы побольше таких друзей, как ты, – сказал гринго.

В этот момент он с головой ушел под воду в мыльную пену; хиппи и его кровоточащий Иисус полностью исчезли, когда дошколята, сопровождаемые возмущенной сестрой Глорией, вошли строем в ванную комнату под неустанное скандирование «¡Madre!» и «отныне и навсегда» – не говоря уже об этой чепухе насчет «ты будешь моей наставницей».

– Ну и где же он? – спросила Хуана Диего сестра Глория. – Здесь нет голого мальчика. Что за голый мальчик? – повторила монахиня: она не заметила пузырьки под водой (помимо пены от шампуня), но один из дошколят показал на них пальцем, и сестра Глория вдруг посмотрела, куда указывал наблюдательный ребенок.

И в этот момент из пены поднялось морское чудище. Можно только предположить, что для замуштрованных маленьких воспитанников приюта именно таким показался образ татуированного хиппи и распятого Христа (или же слитых воедино благодаря шампуню) – морским чудищем из религиозных мифов. И по всей вероятности, добрый гринго полагал, что после того, как он рассказал Хуану Диего такую тяжелую историю, его появление из воды должно развеять грустные мысли; возможно, хиппи-уклонист намеревался приподнять ему настроение. Мы никогда не узнаем, что задумал сумасшедший хиппи, словно кит выскочив из глубин и разбрызгав воду вокруг. Он сделал вдох и раскинул в стороны руки, будто пригвожденный к кресту и умирающий, подобно истекающему кровью Иисусу, вытатуированному на его груди. Что же двигало высокорослым мальчиком – что побудило его встать в ванне в полный рост во всей своей нагой очевидности? М-да, мы никогда не узнаем, о чем думал el gringo bueno , если даже он и думал. (На улице Сарагоса молодой американский беглец не отличался разумным поведением.)

Справедливости ради следует отметить, что хиппи погрузился в воду, когда они с Хуаном Диего были в ванной комнате вдвоем; восставший из воды добрый гринго понятия не имел, что его появление будет встречено массовкой, не говоря уже о том, что представители массовки будут в основном детьми пяти лет от роду, верящими в Иисуса. Этот Иисус не был виноват в том, что там были маленькие дети.

– Вау! – воскликнул распятый Христос; в данный момент он больше походил на утопленного Христа, и слово «вау» было иностранным для испаноговорящих детей.

Четверо или пятеро малышей тут же обмочились от испуга; одна маленькая девочка так завизжала, что несколько девочек и мальчиков больно прикусили себе языки. Те, кто был ближе к двери в спальню, с криками выбежали и бросились в коридор. Те, кому, видимо, показалось, что от гринго не убежать, писались и плакали, упав на колени и закрыв головы руками; один маленький мальчик так крепко стиснул маленькую девочку, что она укусила его за нос.

В голове у сестры Глории помутилось – чтобы не упасть, она уцепилась одной рукой за ванну, и Иисус-хиппи, боясь, что монахиня грохнется, обхватил ее мокрыми руками.

– Эй, сестра… – только и успел он сказать, как сестра Глория ударила голого мальчика обоими кулаками в грудь.

Она нанесла несколько ударов по взывающему к небесам, страдальческому лику вытатуированного Иисуса, но, с ужасом обнаружив, что она творит, сестра Глория вскинула руки и закатила глаза в самой истовой молитве, адресованной Царствию Небесному.

– ¡Madre! – еще раз воскликнула сестра Глория, как будто Мать Мария была единственной спасительницей и наперсницей монахини, то есть и в самом деле, как утверждала подобающая молитва монахини, – ее единственной наставницей.

В тот же момент el gringo bueno поскользнулся и упал в ванну; мыльная вода хлынула через край ванны, заливая пол. У хиппи, оказавшегося на четвереньках, хватило ума выключить кран. Вода наконец пошла на убыль, но по мере того, как она вытекала, перед дошколятами, из тех, кто не осмелился убежать, все больше вырисовывался разорванный пополам американский флаг на голой заднице Христа-гринго.

Сестра Глория тоже увидела флаг – эта татуировка, столь мирская по своей сути, скандально контрастировала с татуировкой агонизирующего Иисуса. Монахине, инстинктивно настроенной на осуждающий лад, показалось, что от обнаженного мальчика в пустой ванне исходит сатанинский хаос.

Хуан Диего не двигался. Он опустился на колени – его штаны намокли от воды, разлитой по полу. Вокруг него, съежившись, лежали мокрыми комочками малыши. Должно быть, в нем уже просыпался будущий писатель: Хуан Диего думал о десантниках, погибших при отвоевании Коррехидора, некоторые из них были еще совсем юнцами. Он думал о безумном обещании, которое дал доброму гринго, и испытывал трепет – так можно трепетать в четырнадцать лет от совершенно неправдоподобного видения своего будущего.

– Ahora y siempre – отныне и навсегда, – скулил один из промокших дошколят.

– Отныне и навсегда, – сказал Хуан Диего более уверенно.

Он знал, что это было обещание самому себе: то есть начиная с данного момента не упускать ничего, что было бы похоже на его будущее.

14

Nada [20]

В коридоре перед классной комнатой Эдварда Боншоу на втором этаже в «Niños Perdidos» стоял бюст Девы Марии со слезой на щеке. На другой щеке Богоматери часто виднелось свекольно-красное пятно; Эсперансе оно казалось кровью – каждую неделю она вытирала его, но на следующей неделе оно опять появлялось.

– Может, это кровь, – сказала она брату Пепе.

– Не может быть, – сказал Пепе. – В «Потерянных детях» не было сообщений о случаях стигматизации.

На лестничной площадке между первым и вторым этажом стояла статуя святого Викентия де Поля [21]с двумя младенцами на руках. Эсперанса сообщила брату Пепе, что также вытерла кровь с подола плаща святого.

– Каждую неделю я вытираю ее, но она опять появляется! – сказала Эсперанса. – Должно быть, это чудотворная кровь.

– Это не может быть кровь, Эсперанса, – только и сказал Пепе.

– Что я вижу, вам неведомо, Пепе, – заявила Эсперанса, указывая на свои сверкающие глаза. – И что бы это ни было, оно оставляет пятно.

Они оба были правы. Это была не кровь, но каждую неделю на щеке Девы Марии вновь появлялось пятно. После происшествия с добрым гринго в ванной комнате детям свалки пришлось притихнуть со свекольным соком; им также пришлось сократить ночные визиты на улицу Сарагоса. Сеньор Эдуардо и брат Пепе – не говоря уже об этой ведьме сестре Глории и прочих монахинях – пристально следили за ними. И Лупе была права насчет подарков, которые мог себе позволить el gringo bueno : их нельзя было назвать чем-то особенным.

Хиппи, тут не было никаких сомнений, выторговал дешевые фигурки религиозных святых в магазине Дев на Индепенденсиа, где продавались рождественские Девы Марии. Одна из них представляла собой маленький тотем – статуэтку довольно условного вида, без малейших признаков правдоподобия. Зато другая – фигура Девы Гваделупской – была в натуральную величину.