Джон Ирвинг - Дорога тайн

– ¡ Hola , Флор! – Дородная карлица вильнула бедрами и послала Флор воздушный поцелуй.

– Saludos , Пако, – ответила Флор, махнув своей узкой, с длинными пальцами кистью.

– Я не знал, что Пако может быть женским именем, – вежливо сказал Эдвард Боншоу.

– Нет, – ответила Флор. – Пако – это мужское имя, Пако такой же парень, как и я.

– Но вы не такая…

– Такая, – отрезала Флор. – Я, дорогой, просто более естественная, чем Пако. Пако не пытается быть естественным – Пако клоун.

Они пошли дальше; их ждали в палатке укротителя львов. Эдвард Боншоу продолжал молча смотреть на Флор.

– У Флор есть такая же штука, как у мальчика, – услужливо сказала Лупе. – Человек-попугай понял, что у Флор есть пенис? – спросила она Хуана Диего, который не перевел ее полезную подсказку сеньору Эдуардо, хотя знал, что его сестра с трудом читает мысли человека-попугая.

– El hombre papagayo – это я, не так ли? – спросил айовец Хуана Диего. – Лупе говорит обо мне, не так ли?

– По-моему, ты очень милый человек-попугай, – сказала Флор; она заметила, что айовец покраснел, и это побудило ее быть с ним пококетливей.

– Спасибо, – поблагодарил Эдвард Боншоу; он хромал еще больше.

Слоновье дерьмо, подобно глине, затвердело на его порванной сандалии и между пальцами ног, но что-то еще отягощало его. Похоже, сеньор Эдуардо нес какое-то бремя; что бы это ни было, оно казалось тяжелее слоновьего дерьма – никакое количество плетей по собственной спине не снимало эту тяжесть. Каков бы ни был крест и сколь долго ни нес бы его айовец, больше он не мог сделать ни шагу. Он боролся не только с тем, чтобы заставить себя двинуться дальше.

– Не думаю, что я смогу это сделать, – сказал сеньор Эдуардо.

– Что сделать? – спросила Флор, но миссионер только покачал головой; его хромота больше походила на покачивание из стороны в сторону, чем на хромоту.

Где-то играл цирковой оркестр – просто начало музыкального произведения. Музыка вскоре прекратилась, а затем возобновилась. Музыкантам никак не давался трудный пассаж – и они пытались себя заставить.

У входа в палатку с открытым пологом стояла симпатичная аргентинская пара. Воздушные акробаты – они осматривали друг у друга страховочные ремни, проверяли прочность металлических колец, к которым крепились страховочные тросы. На воздушных акробатах были обтягивающие трико с золотыми блестками, и эти двое не переставали лобызаться, проверяя свое снаряжение.

– Я слышала, что они все время занимаются сексом, хотя уже в браке, – сказала Флор Эдварду Боншоу. – Они не дают спать людям в соседних палатках. Может быть, заниматься все время сексом – это что-то сугубо аргентинское, – предположила Флор. – Думаю, что это совсем не брачное дело, – добавила она.

Возле одной из палаток труппы стояла девочка примерно возраста Лупе. На ней были сине-зеленое трико и маска с птичьим клювом; она упражнялась с хулахупом. Несколько девочек постарше, одетых в невероятные костюмы фламинго, пробежали мимо детей свалки по аллее между палатками; на девочках были розовые балетные пачки, на их головах красовались головы фламинго на длинных жестких шеях. Прозвенели их серебряные браслеты.

– Los niños de la basura , – услышали Хуан Диего и Лупе от одной из девочек, на которой не было головы фламинго. Дети свалки не подозревали, что их узнают в цирке, но Оахака была маленьким городом.

– Зассыхи безмозглые, рвань пернатая, – бросила им вслед Флор и больше не проронила ни слова, хотя, разумеется, знала слова и покрепче.

В семидесятые годы на Бустаманте, неподалеку от улицы Сарагоса, был гей-бар. Бар назывался «Ля-Чина» в честь кокой-то китаянки с вьющимися волосами. (Около тридцати лет назад название изменили, но бар на Бустаманте все еще там – и все еще гейский.)

Флор чувствовала себя там свободно; в «Ля-Чине» она могла быть самой собой, но даже там ее называли La Loca – Чумовая. В те дни трансвеститам было непросто оставаться самими собой – то есть переодеваться в женскую одежду, куда бы они ни пошли, как это делала Флор. И на жаргоне завсегдатаев «Ля-Чины» прозвище Флор La Loca имело гейский намек [33]– это было все равно что назвать ее Королевой [34].

Даже в семидесятые годы существовал специальный бар для трансвеститов. «Ля-Коронита» – «Маленькая корона» – находился на углу Бустаманте и Ксочитль. Это было место для вечеринок, куда в основном приходили геи. Трансвеститы любили наряжаться – они были просто чокнутыми насчет того, чтобы выглядеть как другой пол, и прекрасно проводили время, – но «Ля-Коронита» не предназначалась для проституции, и трансвеститы посещали это место в своей мужской одежде; они чувствовали себя в безопасности внутри «Маленькой короны», переодеваясь лишь для бара.

Только не Флор; она всегда была женщиной, куда бы ни пошла – работала ли на улице Сарагоса или просто развлекалась на Бустаманте, – Флор всегда была самой собой. Вот почему ее называли Королевой: куда бы она ни отправилась, она везде была La Loca .

Ее знали даже в «La Maravilla»; цирк знал, кто такие настоящие звезды, – настоящие звезды оставались звездами навсегда.

Только теперь, наступив на слоновье дерьмо в «Дива-цирке», Эдвард Боншоу узнал, кто такая Флор. (Она и была для сеньора Эдуардо дивом.)

У одной из палаток тренировался жонглер и разминался акробат по имени Человек-Пижама. Его так прозвали, потому что он казался тряпичным, со свободно болтающимися конечностями, чем напоминал пижаму, висящую на бельевой веревке.

Возможно, цирк не самое подходящее место для калеки, подумал Хуан Диего.

– Помни, Хуан Диего, ты читатель, – сказал сеньор Эдуардо встревоженному мальчику. – В книгах и в мире твоего воображения есть жизнь; даже здесь есть нечто большее, чем физический мир.

– Жаль, что я не встретилась с тобой, когда была ребенком, – сказала Флор миссионеру. – Мы могли бы помочь друг другу не вляпаться в какое-нибудь дерьмо.

Они посторонились, чтобы пропустить дрессировщика с двумя его слонами; заглядевшись на настоящих слонов, Эдвард Боншоу ступил в еще одну огромную кучу слоновьего дерьма, на этот раз другой ногой, в чистой сандалии.

– Боже милостивый, – снова сказал айовец.

– Хорошо, что не ты поступаешь в цирк, – заметила Флор.

– Слоновье дерьмо немалых размеров, – бормотала Лупе. – Как человек-попугай умудряется его не замечать?

– Опять мое имя – я знаю, что ты говоришь обо мне, – весело сказал сеньор Эдуардо. – El hombre papagayo звучит любопытно, не правда ли?

– Тебе нужна не только жена, – сказала Флор айовцу. – Чтобы должным образом о тебе заботиться, нужна целая семья.

Они подошли к клетке с тремя львицами. Одна из львиц безразлично посмотрела на них – две другие спали.