Энтони Готтлиб - Мечта о Просвещении [Рассвет философии Нового времени]

«Логика», написанная Арно в соавторстве с другим философом-богословом Пьером Николем, стала важнейшим трактатом на эту тему со времен Аристотеля и сохраняла свое влияние до конца XIX в. Книга, задуманная как исчерпывающее руководство по искусству рассуждения, поддерживала наиболее характерные взгляды Декарта на познание. Она признавала, что уверенность в чем-либо зависит от интеллектуального самонаблюдения. Она признавала, что такое самонаблюдение раскрывает различные очевидные истины, например «Я мыслю, следовательно, существую». И, наконец, она признавала, что основные факты относительно духовной и физической реальности можно обнаружить в таких истинах. Книга поддерживала Декартово пренебрежение чувственным опытом и похвалу разуму, опираясь на принцип Декартовых «ясных и отчетливых идей» и вторя его мнению, что разум изучен лучше тела и остального физического мира.

Мальбранш разделял эти картезианские воззрения, но расширил богословское измерение. В «Разысканиях истины», опубликованных в 1674−1675 гг., он подчеркивал, что объединение души и тела было несчастливым супружеством между божественной искрой разума и порочным царством материи. «Дóлжно непрестанно противоборствовать воздействию тела на дух» [68] Мальбранш Н. Разыскания истины. — СПб.: Наука, 1999. С. 39. , — писал он, поскольку самое жалкое состояние духа, какое только можно себе представить, — это состояние человека, судящего обо всем лишь согласно своим чувствам, следующего во всем побуждениям своих страстей, замечающего лишь то, что он чувствует, и любящего лишь то, что льстит ему; в этом состоянии он бесконечно далек от истины и своего блага. Но, когда человек судит о вещах лишь сообразно чистым идеям разума, когда он тщательно избегает неясного, но громкого голоса твари и, углубляясь в самого себя, заставляет умолкнуть свои чувства и страсти и внимает своему высшему Учителю, — тогда ему невозможно впасть в заблуждение [69] Там же. С. 37. .

Мальбранш исподволь приправлял философию Декарта значительно большей дозой религиозности, чем сам Декарт счел бы возможным переварить. В своих рассказах об убогости телесной жизни Мальбранш вернулся к орфическим элементам в платонизме (см. The Dream of Reason, с. 25–28), которые сам Декарт в значительной степени перерос. И Мальбранш почти отождествлял разум с Богом, этим «высшим Учителем», чего Декарт никогда не делал. Вторя святому Августину, Мальбранш писал о рациональном самопознании так, как если бы оно заключалось в выслушивании божьего шепота в наших ушах, «потому что внимание духа есть не что иное, как возвращение и обращение духа к Богу, Который один есть наш Учитель и один может наставить нас на всякую истину» [70] Там же. С. 38−39. .

Во вселенной Мальбранша Бог делал и большее. Мальбранш считал, что Бог значительно теснее вовлечен в физический мир, чем когда-либо мог допустить Декарт. Каждое событие, утверждал Мальбранш, действительно вызвано им: «…есть только одна истинная причина, ибо есть только один истинный Бог» [71] Там же. С. 502. . Декарт говорил, что сама по себе материя инертна и черпает свою силу движения от Бога. Но Мальбранш и другие пошли дальше, сделав следующий вывод: когда на бильярде один шар ударяется о другой, то последний движим скорее Богом, нежели первым шаром. Согласно этой теории, удар первого шара является не причиной движения второго, а просто «поводом (occasion) для Бога» каким-то образом подтолкнуть его к движению.

Главной причиной привлекательности этой причудливой гипотезы было то, что она, казалось, отвечала на вопрос о том, как могут взаимодействовать дух и тело: в буквальном смысле они вообще не взаимодействуют, а лишь создают видимость. Ничто ни с чем не взаимодействует помимо Бога. Именно Бог позволяет чему-либо случаться в душе и в теле, и, делая это, Он создает впечатление, будто они влияют друг на друга. Когда, например, булавка колет мой палец, это Бог вызывает у меня ощущение боли. Дух и тело, таким образом, функционируют независимо, но остаются в ближайшем родстве. Они подобны двум синхронизированным, но не связанным друг с другом часам, как выразился другой инакомыслящий картезианец Арнольд Гейлинкс (1624–1669). Предполагалось, что эта идея будет иметь больше смысла, нежели ортодоксальное картезианское положение о том, что тело воздействует на ум и ум воздействует на тело.

«Окказионализм», как стали называть эту теорию, поскольку булавочный укол был назван «поводом» (occasio) для моей боли, а не ее «причиной», был самой распространенной ересью в молодой церкви картезианства, но вскоре он исчерпал себя. Другое отклонение от взглядов Декарта было более последовательным и по сию пору пребывает с нами. Эта модификация картезианства касалась скорее акцентов, нежели самой доктрины. Сам Декарт рассматривал свои дискуссии на темы «первой философии», или метафизики, лишь как пролог к познанию мира. Проблемы достоверности знаний, души и тела рассматривались как малая часть философии в целом, поскольку она включила бы все, что мы теперь считаем наукой. Но с легкой руки Мальбранша и многих других эти метафизические проблемы стали самой важной частью предмета.

Это удивило бы и разочаровало Декарта, считавшего, что о таких предметах мало что можно сказать после его собственных сочинений. Он объяснял, что так долго занимался проблемой скептицизма, например, чтобы «никому более не было нужды за это браться или терзать себя долгими размышлениями на эту тему» [72] Декарт Р. Беседа с Бурманом // Декарт Р. Сочинения в двух томах. Т. 2. С. 470. . В 1648 г. в беседе со студентом Франциском Бурманом Декарт предостерегал:

Не следует таким образом копаться в «Размышлениях» и в метафизических вопросах или трудиться над подобного рода их комментированием; тем более не следует — как пытается кое-кто — углублять их больше, чем это сделал сам автор, ибо его собственный замысел достаточно глубок. Достаточно однажды познать содержание «Размышлений» в общем и целом, а затем запомнить их заключение; в противном случае они чрезмерно отвлекают наш ум от физических и чувственных объектов и делают его неспособным к их рассмотрению, а между тем весьма желательно, чтобы люди этим занимались, поскольку отсюда проистекает обильная польза для жизни [73] Там же. .

Иными словами, он доносил ту же идею, что и некоторые из современных антифилософски настроенных ученых, которые, в насмешку над философами, советуют им сосредоточиться на современной физике или биологии и заняться какой-то реальной работой. Декарт дал такой же совет принцессе Елизавете, но он остался без внимания. К концу XVII в. темы его «Размышлений» и подобных произведений привлекали гораздо больший интерес, чем его научная работа. Отчасти это объясняется тем, что «Размышления» Декарта на самом деле отнюдь не решали всех вопросов, как думал он сам. Если бы он действительно смог ответить на все поднятые им вопросы, не было бы никакой необходимости заниматься тем же более поздним философам. Отчасти это было потому, что идеи Ньютона и других в естественных науках быстро затмили декартовские. Слава Декарта-философа прибывала по мере того, как слава Декарта-ученого шла на убыль.