Энтони Готтлиб - Мечта о Просвещении [Рассвет философии Нового времени]

Здесь, конечно, Гоббс увлекся и немного переборщил. Он не привел убедительных доводов в пользу того, что при отсутствии общественной власти преступность и гражданские войны неминуемо привели бы к гибели множества людей либо сделали невозможным экономическое развитие.

В подкрепление своих представлений Гоббс писал, что «дикие племена во многих местах Америки» не имеют управления иного, нежели семейное, и, следовательно, «живут они по сию пору в том животном состоянии, о котором я говорил раньше» [103] Там же. С. 97. . Но выбор именно этого аргумента может показаться натяжкой. Некоторые описания коренных американцев действительно изображали хаос и отсутствие управления, тогда как другие сообщали об отсутствии управления и тем не менее отсутствии хаоса, третьи же сообщали, что у диких американцев на самом деле существовали некие формы правительства, что, однако, не делало их мирными. В одном из наиболее популярных описаний утверждалось, что ими правили «мелкие князья или короли» [104] George Abbot, A Briefe Description of the Whole World (1599), 5th ed., London, 1664, p. 265. , но тем не менее они регулярно убивали друг друга.

Опрос последних охотников-собирателей и кочевников, у которых нет «централизованной власти, постоянных армий или бюрократических систем» [105] The Cambridge Encyclopedia of Hunters and Gatherers, ed. R. B. Lee and R. Daly, Cambridge University Press, 2000, p. 1. , показывает, что они «жили на удивление хорошо… без особой склонности к насилию». Конечно, можно спорить о том, сколько именно боевых действий свидетельствуют о заметной склонности к насилию. Ведь может оказаться, что такие люди будут жить еще более мирно в условиях современного государства. Неудивительно, что колониальные державы, стремившиеся умиротворить более слабые коренные народы, в целом преуспели в сокращении ежедневного кровопролития, хотя обычно это происходило только после демонстрации собственной свирепости.

Для тех, кого не убедило это вторжение Гоббса в область антропологии, у него был ответ:

Но (кто-то может сказать) войны́ всех против всех никогда не было. Как? Разве Каин не убил сoбственного брата Авеля из зависти, совершив злодеяние такое, на какое никогда не отважился бы, если бы тогда существовала общественная сила, способная отмстить? [106] Hobbes, Leviathan, ch. 13, Latin version, in L vol. 2, p. 194 n38.

Весьма любопытное использование библейской истории о Каине и Авеле, только легенда эта вряд ли доказывает точку зрения Гоббса, даже если она верна. Каин убил брата, потому что они оба принесли жертвы Богу, но жертву Авеля Бог принял, а жертвоприношение Каина отверг. Каин знал, что Бог имеет над ним власть и не одобрит убийство, так как в противном случае он не приносил бы жертву и не пытался бы скрыть свое преступление. Разумеется, Бог вскоре все узнал и наказал Каина. Так что на самом деле власть, способная отомстить за убийство, существовала, и все же Каин совершил его. Кроме того, к убийству Каина подталкивала ярость из-за решения его всемогущего повелителя, которое казалось ему капризом. Таким образом, политическая мораль этой истории выглядит полной противоположностью того, что вкладывал в нее Гоббс.

Гоббса часто обвиняли в том, что он изображал человека по сути своей злым. На первый взгляд, странно, что его можно за это критиковать, поскольку это то, во что верит христианин любой конфессии. Для англикан доктрина первородного греха была кодифицирована девятой из их «39 статей» 1563 г.:

Первородный грех… это вина и порочность натуры каждого человека, присущая потомкам Адама; в соответствии с чем человек очень далек от изначальной праведности и по своей природе склонен к злу… [107] Edgar Gibson, The Thirty-Nine Articles of the Church of England, London, 1896–97, vol. 2, p. 357.

Проступок Гоббса предположительно заключался в том, что он приписывал потомству Адама в некотором роде неправильный вид зла. Конечно, его картина событий не особенно христианская, поскольку Иисусу не отводится первостепенная роль в спасении человека из его жалкого состояния. Тем не менее Гоббс дает надежду на возвращение к первоначальной праведности; на самом деле именно для того, чтобы напугать нас, чтобы увидеть, где можно найти спасение, он выдвигает угрозу «войны всех против всех». У человека может быть сильное желание ссориться со своими собратьями, но у него также есть стремление к миру, по словам Гоббса. Это потому, что он естественным образом стремится сохранить собственную жизнь, и данный Богом дар разума позволяет ему увидеть, что это невозможно в состоянии войны:

Он… желающий жить в таком поместье… противоречит самому себе. Ибо каждый человек по естественной необходимости преследует собственное благо, коему это поместье противоречит… Разум, следовательно, диктует каждому человеку для его же блага стремиться к миру, насколько есть надежда в дальнейшем достичь того же… [108] Hobbes, Elements of Law, I. XIV.12–14, in HN pp. 80–81.

Таким образом, распространенное представление о Гоббсе показывает его только с одной стороны. Его помнят как человека, который предупреждал, что без сильного правительства жизнь была бы отвратительной, жестокой и короткой. Но он также настаивал на том, что наша рациональность и стремление к самосохранению заставляют нас стремиться к миру и тем самым делают жизнь приятной, цивилизованной и долгой.

Гоббс был так поглощен идеей, что каждый человек от природы «желает собственного блага» [109] Ibid. , что трактовал многие наши чувства и действия как в той или иной мере ориентированные на самих себя, даже если они и не были таковыми. Например, он определял «жалость» как «представление, что несчастье, случившееся с другим человеком, может в будущем произойти с тобой» [110] Ibid., I. IX.13, in HN pp. 54–55. . Означает ли это, что когда мы жалеем кого-то, то в действительности сочувствуем самим себе и наши эмоции вызваны лишь неудовольствием при мысли, что та же беда может постичь и нас? Гоббс, похоже, считал, что сила наших чувств связана так или иначе с мыслями о самих себе, что спорно. Его теория выглядит так: если мы уверены, что подобное с нами случиться не может, то мы не сочувствуем жертвам, что не похоже на правду. Тут Гоббс, наверное, мог бы возразить: даже если мы трезво подсчитаем, что какая-то неудача, несомненно, никогда не постигнет нас, мы не можем полностью избавиться от мысли, что такое бывает, и именно этот факт незаметно для нас каким-то образом вызывает эмоцию жалости. Трудно понять, как такую теорию опровергнуть, но столь же трудно представить себе, как ее подтвердить.

Мы можем честно сказать, что Гоббс исходит из идеи эгоизма в том смысле, что пытается объяснить жалость как нечто, проистекающее из заботы о себе. Но следует отметить, что он объясняет чувство сострадания, не отрицая его существования или не предлагая людям не испытывать его. Обри рассказывает интригующую историю о бедном и немощном старом попрошайке, которого Гоббс повстречал на одной из лондонских улиц. Посмотрев на того с «жалостью и состраданием» [111] Aubrey’s Brief Lives, “Thomas Hobbes,” vol. 1, p. 352. , Гоббс дал человеку шесть пенсов, после чего один церковник стал расспрашивать его: