Энтони Готтлиб - Мечта о Просвещении [Рассвет философии Нового времени]

Отсюда Юм делает вывод, что наши ожидания и прогнозы, по сути, вопрос привычки или «традиции». Экстраполяция на основании того, что наблюдалось, — как раз то, что мы склонны делать. Эта привычка, как он выразился в более поздней работе, «род инстинкта, или механической силы, которая действует в нас неведомо для нас самих» [31] Юм Д. Исследование о человеческом познании // Там же. Т. 2. С. 92. . Он также отметил, что мы разделяем ее с животными.

Означает ли это, что причинно-следственные связи, на которые мы опираемся, на самом деле не рациональны? Время от времени Юм так и высказывался: «Следовательно, руководителем в жизни является не разум, а привычка. Лишь она побуждает ум во всех случаях предполагать, что будущее соответствует прошлому» [32] Юм Д. Сокращенное изложение «Трактата о человеческой природе» // Там же. Т. 1. С. 665. . Но здесь Юм использовал термин «разум» в узком смысле этого слова и имел в виду только отрицание того, что отношения причинности строятся на этом конкретном роде «разума». Он назвал этот особый тип рассуждений «заключения демонстративные, или касающиеся отношений между идеями» [33] Юм Д. Исследование о человеческом познании // Там же. Т. 2. С. 30. . Именно эти заключения используются нами, когда мы создаем математические доказательства или выводим следствия из определений или понятий. Еще со времен древних греков принято считать знания, полученные с помощью таких рассуждений, более совершенными, чистыми и, возможно, единственно подлинными. В некоторой степени Юм соглашался с этим старым пониманием: он характеризовал математику как «более совершенный род познания» [34] Там же. С. 141. , а в отношении идей говорил, что они «наиболее соответствуют ограниченным силам человеческого ума» [35] Там же. С. 140. . Но больше внимания Юм уделял другой, менее возвышенной форме мысли, которую мы разделяем с животными. Эта обыденная форма имеет дело не с «отношениями идей», а с тем, что он назвал «фактами». Факты — это обстоятельства, которые могли бы быть иными: их нельзя обнаружить, исследуя отношения между идеями или конструируя математические доказательства. Для того чтобы разобраться в них, необходимы наблюдение и знание причины. И, будучи далек от того, чтобы оценивать такие суждения как иррациональные, Юм полагал их «обоснованными» и часто называл «необходимой связью» [36] Юм Д. Трактат о человеческой природе // Там же. Т. 1. С. 144. . Она создается инстинктом или привычкой, но все же считается формой разума.

Юм был склонен преувеличивать роль суждений о фактах и преуменьшать роль более возвышенных форм познания в нашей жизни. В очерке, опубликованном сразу после его «Трактата», он писал: «Человек гораздо дальше отстоит от совершенной мудрости и даже от собственных представлений о ней, чем животные от человека…» [37] Он же. О достоинстве и низменности человеческой природы // Там же. Т. 2. С. 526. Другими словами, человек ближе к животным, чем к Богу. Совершенная мудрость — это, конечно, та, что есть у Бога. Богу не нужно прибегать к экстраполяции из ограниченного опыта, потому что у него есть прямой доступ ко всем истинам. Мнения философов расходились относительно точной природы этой клавиши быстрого доступа. Для Лейбница, как мы видели, о каждом объекте Бог имеет в своем уме «всестороннее представление», из которого каждая истина о нем могла бы быть выведена математическим способом. Согласно Лейбницу, гуманитарные науки могут стремиться к неполной версии такого божественного проникновения в суть. Юм не поощрял таких стремлений. Если подобная горячая клавиша и существует, то нам, как и у другим животным, — уверен был Юм — она малодоступна.

Юм отмечал в «Трактате», что большинство философов в сочинениях о разуме оценивают его слишком высоко, ожидая от мышления «утонченности и изощренности, превышающей способности не только животных, но даже детей и обыкновенных людей» [38] Он же. Трактат о человеческой природе // Там же. Т. 1. С. 229. . Юму казалось очевидным, что звери, как и все нормальные люди, в какой-то степени «обладают способностью мышления и рассудка» [39] Там же. С. 228. . Подобно людям, которые приспосабливают средства к целям и руководствуются намерениями, доставляя себе удовольствия и избегая страданий, поступают и животные. Юм различает два типа очевидного интеллекта у зверей. Во-первых, существует повседневное поведение, например когда собака учится ассоциировать определенный тон голоса своего хозяина с риском быть побитой. Во-вторых, есть примеры инстинктивной «прозорливости» [40] Там же. С. 229. , которая обеспечивает «продолжение их рода», в частности такой факт, что птицы, по-видимому, точно знают, как высиживать яйца. Первый вид интеллекта кажется весьма схожим у человека и животного. Поэтому здравый смысл подсказывает, что в обоих случаях мы должны искать аналогичные причины, так же как анатомы ищут параллели в физиологии разных видов. Кажется очевидным, что животных «никакие аргументы не могут привести… к общему заключению, что те объекты, с которыми они еще не знакомы из опыта, сходны с теми, которые они знают на основании опыта» [41] Там же. С. 230. . То есть они наблюдают и действуют в соответствии с тем, что наблюдали, но, конечно, они делают это не потому, что сформулировали принцип единообразия природы. Таким образом, утверждал Юм, животные убедительно подтверждают его идею причинности, поскольку в их случае, кажется, трудно отрицать, что «опыт действует на них только через посредство привычки».

Дискуссии о разуме у животных имеют долгую историю, по большей части не слишком для них лестную. Аристотель отрицал наличие разума, интеллекта или убеждений у любого вида ниже человека [42] Аристотель. О частях животных. — М.: Биомедгиз, 1937. С. 40; Он же. О душе // Аристотель. Сочинения в 4-х томах. Т. 1. — М.: Мысль, 1976. С. 429–430. . Платон, похоже, в целом был склонен приписывать разум животным только тогда, когда полагал их реинкарнацией человека, что, по-видимому, случалось довольно часто [43] Richard Sorabji, Animal Minds and Human Morals: The Origin of the Western Debate, Duckworth, 1993, p. 10. . Одним из немногих античных авторов, допускавших, что у животных есть разум, был Плутарх (ок. 46 — ок. 120), чья благородная позиция была воскрешена в XVI в. Монтенем. Как это так, откровенно недоумевал Монтень, что собак можно обучить сложным навыкам вроде сопровождения слепых, если у животных нет никакой формы мысли или разума? [44] Монтень М. Опыты. 2-е изд. Т. 1. — М.: Наука, 1979. С. 403.

Однако большинство мыслителей раннего Нового времени отказывалось признать за животными нечто большее, чем абсолютный минимум рассудка. В XVII в. Гоббс и Лейбниц утверждали, что, хотя животные могут учиться на опыте, именно потому, что они зависят исключительно от опыта, у них нет такого рационального знания, которое отличает человека. По словам Гоббса, тип познания, который получается только из наблюдений, заметно хуже. Оно «не приобретается путем рассуждения, оно имеется у животных, так же как и у человека, и есть лишь удержание в памяти последовательности событий прошлого… между тем как правильное рассуждение порождает одну лишь общую, вечную и непреложную истину» [45] Гоббс Т. Левиафан // Гоббс Т. Сочинения в 2-х томах. Т. 2. — М.: Мысль, 1991. С. 508. . Подобным образом Лейбниц отмечал, что «животные… руководствуются только примерами… никогда не доходят до образования необходимых предложений…» [46] Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении автора системы предустановленной гармонии // Лейбниц Г. В. Сочинения в 4-х томах. Т. 2. — М.: Мысль, 1983. С. 50. .