Энтони Готтлиб - Мечта о Просвещении [Рассвет философии Нового времени]

Оба эти человека умерли за десять лет до революции и мало походили на ее героев. Руссо писал, что испытывал «стойкое отвращение к революциям» и «всегда настаивал на сохранении существующих институтов» [4] Rousseau, Judge of Jean-Jacques: Dialogues (1772–75), third dialogue, trans. Judith Bush, Christopher Kelly and Roger Masters, Dartmouth University Press, 1990, p. 213. . Хотя Руссо и считал, что прямая демократия, то есть голосование на народных ассамблеях, лучше всего подходит небольшим городам-государствам, в отношении таких больших стран, как Франция, наилучшей формой правления он полагал монархию. Вольтер также испытывал симпатии к монархизму и не одобрил бы казнь Людовика XVI, гильотинированного революционерами в 1793 г. Вольтер во многих отношениях был первым среди тех, кто отстаивал свободы простого человека, но сам не желал, чтобы его считали простолюдином. Он разбогател и пополнил низшие слои аристократии, скупая помещичьи усадьбы. Свое состояние он сколотил, поначалу получая деньги от продажи своих произведений и постановки пьес, а затем преумножил, осуществляя сделки в качестве международного банкира. Вдобавок он плодотворно использовал лазейку в системе французской лотереи, на которую ему указал один математик. Вольтер, согласно всем свидетельствам, был щедрым покровителям для тысячи или около того своих крестьян и порой трудился вместе с ними в своем саду, совсем как один из его самых известных героев, Кандид. Однако взгляды его вряд ли были эгалитарными: «Просвещенные времена просветят лишь немногих честных людей», — писал он другу.

«Широкие массы всегда будут фанатиками» [5] Voltaire, letter to Nicolas Thieriot, 13 Jan. 1757, Electronic Enlightenment Correspondence, ed. Robert McNamee et al., University of Oxford, letter D7118 (my translation). .

С другой стороны, Вольтер был невероятно саркастичен и неустанно бичевал элиты, особенно католическую церковь. Его нападки на злоупотребление властью со стороны духовенства, защита терпимости и вмешательство в ряд печально известных случаев судебной несправедливости весьма привлекали позднейших радикалов, в особенности тех, кто стремился «дехристианизировать» Францию. Как и многие критики церкви XVIII столетия, Вольтер верил в некую разновидность Бога, но Христос его мало привлекал. Согласно одной правдоподобной истории, как-то раз на заре Вольтер забрался вместе со своим гостем на холм и, пав ниц перед восходящим солнцем, воскликнул: «Всемогущий боже, верую я!» — а затем сухо заметил своему спутнику: «Что же до монсеньора, Сына и мадам, Его матери, это совсем другое дело!» [6] René Pomeau, La religion de Voltaire, Librairie Nizet, 1956, pp. 410–11. Ортодоксальная религия, утверждал Вольтер в своем «Философском словаре», «источник всех глупостей и всех мыслимых смут; она — мать фанатизма и гражданских раздоров, враг рода человеческого» [7] Вольтер. Философский словарь // Вольтер. Философские сочинения. — М.: Наука, 1989. С. 708. .

Руссо восторгался «чистой и простой религией Евангелия» [8] Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. Трактаты / Пер. с фр. — М.: КАНОН-пресс, Кучково поле, 1998. С. 316. , суть которой, по его словам, заключалась в братстве всех людей. Но Руссо так мало чтил большинство богословских догм, что религиозные консерваторы считали его опасным врагом, а дехристианизаторы признавали как одного из вдохновителей. Его убежденность в том, что «человек от природы добр… и только из-за наших общественных учреждений впадает в грехи» [9] Rousseau, letter to Malesherbes, 22 Jan. 1762, trans. in Rousseau on Philosophy, Morality, and Religion, ed. Christopher Kelly, Dartmouth College Press, 2007, p. 152. , входила в противоречие с доктриной первородного греха. Как и Вольтер, Руссо настаивал, что вера в Бога необходима, дабы избежать анархии, он поддерживал идею Гоббса о том, что государство должно контролировать отправление официальной религии. Однако догматы предлагаемой Руссо гражданской религии были минимальны. Они сводились к следующему: «Существование могучего, разумного, благодетельного, предусмотрительного к заботливого божества, будущая жизнь, счастье справедливых, наказание злых, святость общественного договора и законов — вот положительные догматы» [10] Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. Там же. С. 321. .

Такая разбавленная форма христианства вовсе не удовлетворяла консерваторов вроде Жозефа де Местра, французского энциклопедиста (1753–1821). Про него говорили, что он больший католик, чем папа римский, и больший роялист, чем король. Для де Местра и ему подобных люди, подрывающие авторитет церкви, были повинны в кровавых эксцессах революции. Именно принципы Вольтера и Руссо погубили всех гильотинированных:

Справедливо считать Вольтера и Руссо лидерами [революции] … Вредительские сочинения Вольтера шестьдесят лет подтачивали само христианское основание этого великолепного строения, чье падение потрясло Европу. Именно губительное красноречие Руссо соблазнило толпу, у которой страсти превосходят разум. Он заронил повсюду семена насмешки и бунта против власти. Он… изложил ужасающие принципы, из которых прямо следуют те ужасы, что мы наблюдали [11] Joseph de Maistre, “On the Sovereignty of the People” (1794–95), II.1, trans. Richard Lebrun, in Joseph de Maistre, Against Rousseau, McGill-Queen’s University Press, 1996, p. 106. .

Наполеон соглашался, что Руссо в каком-то смысле «указал путь Французской революции» [12] Damrosch, Jean-Jacques Rousseau, p. 352. . Правда и то, что ряд лидеров революции, включая Робеспьера, считали себя последователями Руссо [13] Робеспьер и Руссо: речь Робеспьера в Конвенте 7 мая 1794 г., цитируемая в Maurice Cranston, The Solitary Self: Jean-Jacques Rousseau in Exile and Adversity, University of Chicago Press, 1999, p. 189. . В работе «Об общественном договоре» было немало идей, близких по духу врагам старого режима. Руссо доказывал, что в основе всякой «законной власти» [14] Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. С. 7. лежит соглашение, и казалось очевидным, что средний француз не мог прийти к удовлетворительному соглашению со своими правителями. Книга рассматривала общие интересы, объединяющие граждан, и описывала ужасы неравенства. Вдохновляющие слова ее первой главы — «Человек рожден свободным, а между тем везде он в оковах» [15] Там же. С. 3. — звучали как призыв к восстанию, даже если Руссо и не имел этого в виду.

Намерения Руссо сложно угадать по его произведениям, и не только потому, что то, что он предложил в одном месте, он отвергал в другом, но и потому, что Руссо был полон противоречий. «Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я ни похож ни на кого на свете» [16] Он же. Исповедь // Руссо Ж.-Ж. Избранные произведения в 3-х томах. Т. 3. С. 9–10. , — писал он в «Исповеди». Слова Руссо, однако, не всегда стоит трактовать буквально, как предупреждал он сам одного из своих корреспондентов: «…мои понятия редко имеют общепринятое значение; в действительности с Вами всегда беседует мое сердце и, возможно, однажды Вы поймете, что оно говорит не так, как другие» [17] Rousseau, letter to Mme d’Épinay, March 1756, quoted in Peter Gay, The Party of Humanity, Norton, 1964, p. 222. . Но в сердце Руссо не было ничего, что склоняло бы его к поддержке тиранических диктатур, хотя работу «Об общественном договоре», и, в частности, содержащуюся в ней плохо прописанную концепцию «общей воли», можно толковать и как их интеллектуальную поддержку.