Алиса Ганиева - Лиля Брик: Её Лиличество на фоне Люциферова века [calibre 3.46.0]

Зиновий Паперный застал Лилю как раз в такой период слезливости:

«Я пришел к ней в день, когда появилась вторая часть статьи “Трагедия поэта”. Там уже грубо охаивалась не только Лиля Брик, но и Осип. Например: “О. Брик, хвастаясь своей близостью к Маяковскому, в ряде статей обнаружил, что он никогда — ни при жизни, ни после смерти поэта — не понимал его, не сумел правильно оценить его крупнейшие произведения” (№ 26, стр. 19).

Снова я видел, как больно было Лиле Юрьевне переживать очевидную ложь, клевету, на которую нельзя публично возразить.

Наливая мне чай из термоса, она тяжело вздохнула, всхлипнула и как бы про себя сказала: “Вам нужно некрепкий чай...”

Это очень на нее похоже — когда-то, в одно из первых посещений, я за чаем сказал, что люблю некрепкий. И она никогда этого не забывала. У нее была особая памятливость по отношению к привычкам и вкусам каждого, кто ее окружал» [524].

После выхода гнусных статей Лиля как-то обронила при литературоведах Викторе Дувакине и Рудольфе Дуганове: «Меня как будто палками побили на улице». Защитники Лили защетинились и принялись забрасывать письмами высоких чинуш. Семен Кирсанов и Зиновий Паперный накатали по письму председателю правительства Косыгину. Борис Слуцкий обратился к Брежневу, Ираклий Андроников — в редакцию «Известий». Все они протестовали против травли и клеветы в адрес главной музы поэта. ЦК отвечал: успокойтесь, товарищи. Не нравится, что надерзили Воронцов и Колосков? Тогда вот вам статьи Перцова и Смелякова с критикой огоньковских статей. Литературовед Виктор Перцов и поэт Ярослав Смеляков в прессе действительно пожурили Воронцова и Колоскова — за излишнюю сенсационность и однобокость, — но в общем и целом с ними соглашались. Арагон в Париже тоже вступился за свояченицу — в своем еженедельнике «Летр франсез», который по причине левизны продавался во многих киосках крупных советских городов. Однако в 1969-м, после антиогоньковской публикации, ни в СССР, ни в странах соцлагеря у газеты не осталось ни одного подписчика, и через четыре года она издохла от безденежья. Лиля в отчаянии рвала на себе волосы.

Тогда Симонов подключил своего товарища, главреда журнала «Юность» Бориса Полевого. Тот заказал Кирсанову статью в защиту Лили. Но юркий заместитель Полевого вовремя добежал до телефона и предупредил влиятельного Воронцова; в итоге статья до печати не добралась. Дело, видно, и вправду крылось в антисемитской подковерной игре. Историк литературы Вячеслав Огрызко приводит воспоминания сотрудника цековского отдела культуры Геннадия Гусева о помощнике и родиче Суслова: «Воронцов считал себя маяковедом — изучал Маяковского, милел к нему особой лаской. В какой-то момент он включился в тяжелые бои, которые шли за пост директора создаваемого музея Маяковского между еврейской и русской партиями. Воронцов вел эту борьбу отчаянно, буквально до последнего патрона, против попыток перетащить Маяковского в либеральный еврейский лагерь. Это была напряженная борьба, потому что Василий Катанян, тогда еще живая Лилия Брик и так далее тащили своего человека на должность директора, а надо было им противопоставить русского. И тогда мои друзья — [Анатолий] Никонов (редактор журнала «Молодая гвардия». — А. Г. ), Иван Стаднюк (на тот момент заместитель главного редактора «Огонька». — А. Г. ), [Иван] Шевцов (советский прозаик ультраконсервативного толка. — А. Г. ) — настроили Владимира Васильевича на то, что я подхожу на пост директора. Он меня поймал дома по телефону и долго уговаривал, чтобы я дал свое согласие занять этот пост: “Мне ваши друзья говорили о вас. Вы сделаете высокую карьеру. Вам всё зачтется. Но нам на год — на два, пока вы подготовите себе замену, надо закрыть этот участок”» [525].

Что это за музей такой, если музей Маяковского уже давно действовал в Гендриковом переулке? Дело в том, что Людмила Владимировна ни спать, ни есть не могла оттого, что музей ее брата расположен в гнезде разврата, в Гендриковом, где каждая чайная чашка наводила на разговоры о Лиле и Осипе. Она звонила во все инстанции, чтобы музей срочнейшим образом перенесли на Лубянский проезд. Процесс начался еще в 1962 году, когда Лилина ненавистница настрочила Суслову письмо, в котором были строки:

«...библиотека-музей В. В. Маяковского почему-то была устроена в доме по бывшему Гендриковому пер., теперь переулку Маяковского, 13/15. Квартиру в этом доме брат получил в 1926 году, она числилась за ним и им оплачивалась. Фактически же квартира принадлежала О. М. Брику и Л. Ю. Брик. Из четырех комнат Маяковский занимал одну самую маленькую комнату, где он проводил свободные вечера и иногда ночевал. Сейчас в тех комнатах размещен мемориальный музей, сюда перенесены некоторые вещи из комнаты на Лубянском проезде, в том числе и портрет В. И. Ленина, к которому обращено известное стихотворение Маяковского “Разговор с товарищем Лениным”. Это само по себе является нарушением истории.

Кроме того, посетители, проходя по комнатам музея, больше интересуются, что было в той или другой комнате, и экскурсоводу, отходя от прямой задачи — пропаганды творчества Маяковского, — приходится объяснять назначение комнат и взаимоотношений Маяковского с О. М. Бриком и Л. Ю. Брик и т. д.

У молодежи, как я неоднократно наблюдала, это вызывает недоумение, и у многих складывается неправильное представление о Маяковском, тогда как эта сложная, тяжелая для моего брата жизнь создалась по вкусу Л. Ю. и О. М. Брик» [526].

В итоге постановлением Секретариата ЦК КПСС музей был перемещен туда, куда хотела Людмила Владимировна. Но в старом здании в Гендриковом собирались оставить мемориальные комнаты и «массовую» (публичную) библиотеку имени Маяковского. Людмилу не устроило и такое решение. Она тут же сочинила Брежневу письмо в довольно доносительском духе:

«Они надеются растворить коммунистическую поэзию Маяковского в бесчисленных анекдотах о “советской Беатриче”, как рекламирует себя Брик, пошлых аморальных разговорах, перечеркивающих светлую память о брате и о народном поэте.

Он расплачивается за свою молодую 22-летнюю доверчивость, незнание ловких, столичных женщин, за свою большую, чистую, рожденную в сознании, на берегах Риона, любовь.

Никакие мотивы не могут примирить честных советских людей с такой постановкой вопроса.

Брики — антисоциальное явление в общественной жизни и быту и могут служить только разлагающим примером, способствовать антисоветской пропаганде в широком плане за рубежом.

Здесь за широкой спиной Маяковского свободно протекала свободная “любовь” Л. Брик. Вот то основное, чем характеризуется этот “мемориал”. <...> Я твердо убеждена, что подобное решение создает ситуацию двух музеев в одном городе, диаметрально противоположных взглядов на Маяковского. Музей “леваков”, а точнее, беспринципных людей, аполитичных, злобствующих на советскую власть и русскую передовую демократическую культуру, и музей старого партийного направления, музей как пропагандистский орган генеральной линии ЦК КПСС на основе наследия В. В. Маяковского.