Алексей Сергиенко - Даша на Луне

— Ничего страшного, Дарья. Я рад что ты чувствуешь себя как дома, — сказал Ким. Как и у всех корейцев у него были трудности с буквой Р, но кроме этого его речь была практически лишена акцента, — Присоединяйся к нам, мы ждем обеда.

— Ой, спасибки, — ответила я на автомате, а потом добавила, вспомнив с кем говорю, — товарищ генеральный.

— Правильно говорить «Блистательный товарищ руководитель партии, армии и народа», но давай без чинов. Мы тут все свои.

— Вы свободно говорите по-русски? — удивленно спросила я.

— Да, конечно, — улыбаясь ответил Ким, — за моё воспитание отвечала моя няня, простая русская женщина, Анна Павловна. Она не была кореянкой и поэтому дедушка считал что она сможет воспитать меня в строгости.

Верная мысль, подумал я – кореянки при виде Кима норовили пасть на коленки и целовать его пухлые ручки.

— К сожалению, она сейчас скончалась, от старости. — Но я ей очень благодарен, она познакомила меня с великой русской культурой. Которая во многом сформировала мою личность.

— Но вы же росли в нейтральной Швейцарии. И в школу ходили там, — выпалила я, — Только не подумайте, что я пытаюсь Вас подловить, мне правда интересно.

— Изучала меня? Одобряю, — расплылся в улыбке Ким, — Но я ходил в Швейцарии в школу, а в детский сад я ходил здесь. В Корее.

— То есть великая русская культура, с которой Вас знакомила нянечка, это…

— Да, Дарья. Это волшебный мир русских народных сказок. Сколько житейской мудрости заключено в этих историях про загадки царей, про мудрого мальчика Вову, про монахов, про былинных богатырей Петра и Василия. Как точно подмечены культурные архетипы наций в рассказах про русского, француза и немца…

— Хорошая у Вас была нянечка, — выдавила из себя я, чудовищным усилием удерживая рвущийся наружу гогот, — и сказки интересные. Я тоже на них росла.

— Тебе их тоже рассказывала няня?

— Нет, мамин хахаль. Он просто полнился посконной народной мудростью.

— Как хорошо, что мы оба, и ты и я, получили классическое воспитание, — провозгласил Ким, подняв палец вверх, — Этим мы и отличаемся от нежизнеспособных отпрысков богатых семейств.

— Воистину так, — согласилась я. И мы оба замолчали, думая каждый о своём. Затянувшуюся паузу прервал солдатик в белом фартуке официанта, вкативший заставленный едой поднос на колесиках.

Я тут же вытянула выю – интересно же, какой черной икрой меня будут потчевать в гостях у Кимов. Меня ждал облом – икра была только баклажанной. В тарелках, которые официант выставлял на стол, была обычная гречневая каша, с коричневой подливкой и кусочками печени. В хрустальных вазочках был салат из резанной капусты, с трогательными клюковками, прямо как в студенческой столовой. Еще была дюжина бутербродов с кабачковой икрой на серебряном блюде и селёдка с картошкой и луком.

— Для вас, как для особого гостя, я заказал у повара блюда классической русской кухни, — пояснил Ким.

Серьёзно? Или это такое тонкое издевательство? — начала думать я. Но тут у меня заурчал желудок. И я неожиданно поняла, что хочу гречневой каши и бутербродов с кабачковой икрой больше, чем черную икру, которую, кстати, я так никогда и не пробовала.

Я взяла бутерброд, отмечая что ржаной хлеб обжарен в масле и натерт чесноком. Всё, как у меня дома.

— Фдорово, ифумительно фкуфно, — поблагодарила я Кима с набитым ртом.

— Повара благодари, — улыбнулся Ким, махая рукой мне за спину.

Обернувшись, я увидела стоящего в дверном проёме военного в белом фартуке.

— Благодарю вас за выбор блюд, — сказала я по английски, — Это то, что я никак не ожидала встретить на чужбине.

Повар удовлетворенно кивнул и вышел, закрыв за собой дверь.

— Повар справился. Вычеркни его из расстрельного списка и верни жену — приказал Ким генералу. По тому тону, каким это было сказано и по улыбке не умеющего скрывать эмоции генерала было понятно, что мне пытаются сбыть заранее придуманную шутку.

— Я кровожадная, — сказала я, наклоняясь к Киму, — Впишите повара обратно.

— Она догадалась, товарищ председатель! — Восторженно зааплодировал генерал.

— Меня не проведешь, — холодно сказала я, разглядывая генерала сощурив глаза, — Я знаю, что у вас за преступления не расстреливают, а скармливают собакам.

— Что за ерунда, — взорвался генерал, — Это придумал даже не кореец. Мы бы не стали кормить врагами собак – мы не идиоты, чтоб портить вкус собачьего мяса!

Сказав это генерал закрыл лицо сухонькими ручками и отвернулся от стола. Его спина сотрясаясь от рыданий. Что я наделала, в ужасе подумала я.

— Нет, нет, конечно я в это не верю, — начала успокаивать я разволновавшегося дедушку, — это всё газетные выдумки.

— Купилась! — вдруг весело сказал генерал, убирая руки от лица. — Товарищ Председатель, мы её провели!

Я обернулась к Киму. На лице вождя наконец-то воцарилась довольная улыбка. Я оглядела стол. За то время, пока я общалась с генералом, Ким ухитрился смолоть салат, оставшиеся бутербродики и большую часть каши и печени, и сейчас вымакивал хлебом подливку. Делал он это так тщательно, словно от этого зависела судьба мира. Раскрошенные по тарелке кусочки хлеба он собирал ложкой, отправлял в рот и тщательно пережевывал.

— Это все дедушка, — немного виновато пояснил Ким, уловив мой взгляд, — Когда я был маленьким, в стране не хватало продовольствия. А я плохо ел. И он как-то раз взял и отвез меня в интернат для сирот. Порции там были крохотные. Сироты не голодали, нет. Просто острая нехватка калорий, — поправился Ким, глядя в пустую тарелку, — Тогда и взрослым не хватало.

И я смотрел, как они едят. Еда была невкусной. Пустая лапша нэнмён с соевым соусом. Сироты – очень голодны. Но они ели аккуратно. Наслаждаясь каждым глотком. А потом благодарили дедушку и меня за предоставленную им еду и возможность учиться и служить стране.

И я спросил у дедушки. А что я могу сделать, чтоб они не голодали? Как я могу им помочь? Просто ешь что дают, ответил дедушка. Доедай всё до конца. Ты видишь, как важна еда и как её ты не ценишь? Не давай еде пропадать.

— Тщательно пережевывая пищу ты помогаешь обществу, — сказала я.

— Верно, — согласился со мной Ким, подняв вверх вместо пальца ложку — Кто автор цитаты?

На этих словах генерал, встрепыхнулся, вытащил блокнот и глядя на меня преданными, собачьими глазами приготовился записывать.

— Ильф и Петров, — продиктовала старичку я, и добавила, обращаясь к Киму, — только не надо использовать эту фразу в пропаганде. Мысль верная, просто контекст дурацкий. Нельзя такое говорить в голодной стране. Будет как с нашим Димоном, который любил напоминать учителям, что они не за золотыми горами в учителя пошли.