Идегей

Именно с этого времени почти во всей советской исторической литературе, включая школьные учебники и самые популярные литературоведческие публикации, начинается новая волна татарофобских инсинуаций, которая своей однобокостью «переплюнула» и ура-патриотическое направление дореволюционной русской историографии.

С этого периода и начинается возня по бесконечному пересмотру различных этапов истории татарского народа. Вместо подлинной гражданской, социально-экономической и объективной культурологической истории огромные материальные и интеллектуальные ресурсы тратятся на бесконечные этногенетические изыскания. Делается всё, чтобы доказать, что «татары — не татары», а «только лишь булгары», тем более они «не имеют никакого отношения» к… крымским татарам! Как будто этническая принадлежность далёких предков, а не современное состояние народа — его самоотверженный труд в тылу, героизм на фронте, подвиги (джалиловцев) во вражеских застенках — а только «кровь» определяет его качество и право на существование.

Этногенез татарского народа, как всякой крупной нации, имеющей богатую и сложную историю, решается, естественно, неоднозначно. Ибо в течение более десяти — двенадцати веков поволжский регион, где оформилось «национальное лицо» современных татар, был подлинным «котлом народов», где перемешались, «перекипели» многие этнические компоненты. Многоэтническим фактически было и булгарское общество, в недрах которого сложились истоки материального бытия, хозяйственной жизни современных казанских татар. Но покорённые монгольскими ханами в 1236 г. булгары более двухсот лет жили в составе Золотой Орды. Здесь преобладающим этническим компонентом были кыпчакоязычные тюркские племена, которые, будучи доминантами в политическом, в какой-то степени и в культурном отношении, «поглотили» булгар и отдельные части финно-угорского населения региона в языковом плане. Так сложились этнически современные казанские татары. Поэтому нет достаточного основания решать вопросы их этногенеза лишь по принципу «или-или…», здесь более уместен принцип «и-и…».

Следующим слабым моментом однобоких этногенетических увлечений, порождённых постановлением 1944 г., является то, что часто искажается или же недостаточно освещается ряд аспектов гражданской, военно-политической истории татар периода становления Казанского ханства.

Что касается утверждения постановления о воспевании якобы в эпосе «Идегей» идеи вражды татар с русскими, то это является другой разновидностью исторической инсинуации. Если не считать лишь мимоходного упоминания о грабительском похода «рыжебородого князя» на булгарские города, русские как таковые в эпосе не фигурируют вообще. Названный же случай, скорее всего, относится лишь к одному из многочисленных грабительских набегов новгородских ушкуйников [116] Фахрутдинов Р. Г. Очерки по истории Волжской Булгарии. М., 1984, с. 120—121, 124 и др. , с которыми, кстати, упорную борьбу вели и сами русские князья.

Необходимо указать, что такие приёмы Сталина и его последователей искусственно противопоставлять одни народы другим, во всём нерусском выискивать лишь антирусское и, избивая народы, говорить и действовать прежде всего от имени русских, оказались в 20—40-е гг. теми семенами, всходы и плоды которых достались нам сегодня, в 80—90-е гг., в виде серии как межнациональных конфликтов, так и антирусских выступлений на местах.

Необходимо также отметить, что метод Сталина запугивать нерусские народы страны обвинениями в антирусских устремлениях срабатывал почти безотказно и основательно. Этим, видимо, объясняется тот факт, что и на пятом году перестройки руководители республики проявляют удивительную пассивность в деле официальной отмены несправедливого постановления 1944 г.

Если вспомнить факты почти поголовного уничтожения нескольких поколений национальной интеллигенции в результате «борьбы с султангалеевщиной» в 20-х, страшных репрессий 30-х гг., неоднократной смены письменности (сначала на латиницу, затем на кириллицу), чем осуществлялся отрыв народа от многовековой культуры, и присовокупить к ним результаты духовного избиения деятелей науки, культуры после постановления 1944 г., то становится вполне понятной природа вышеотмеченной пассивности…

Таким образом, эпос «Идегей» является, образно говоря, и горем, и гордостью татарской культуры в целом. Горем потому, что именно «через него» духовная культура подвергалась выхолащиванию, что способствовало появлению нескольких пластов национальных нигилистов — «родных» манкуртов. Печальным остаётся тот факт, что «успех» опыта с «Идегеем» давал возможность сталинско-ждановской инквизиции преследовать эпическое наследие и других братских народов — башкир, казахов, калмыков, киргизов, узбеков, туркменов и других…

Гордостью же он является потому, что вопреки попыткам унизить его, исказить содержание, дастан «Идегей» продолжает оставаться великим творением народной мудрости.

Так, о чём вдохновенно поёт и размеренно повествует Он, таинственный Сказитель «Идегея»?

Благодаря влиянию вышеназванного постановления, примитивности существовавших прежде в фольклористике приёмов толкования содержания и назначения эпических произведений, расхожими стали представления о том, что в данном дастане «идеализируются» история и ханы Золотой Орды, воспеваются достоинства и удаль «феодалов». На самом деле через весь эпос красной нитью проходит идея о пагубности междоусобицы — борьбы будь то на уровне столкновения государственных интересов сильных личностей, либо на основе разлада между людьми из-за корысти, пустой в конечном счёте амбиции. На этой, в сущности, почве сталкиваются хан с беком, сановники с придворными, отец с сыном. В представлении Сказителя всё это происходит из-за борьбы за власть. Социальную первопричину столкновения интересов людей он, естественно, не видит, или видит весьма туманно. Поэтому мотивы социального гнёта он затрагивает лишь мимоходом. Не будем винить его за то, что он не смог, в отличие от нас, определить подлинную первопричину феодальной междоусобицы, в которой борьба за власть составляет лишь верхнюю часть айсберга. На зато он, в отличие от нас, жизненно ярко и художественно красочно изображая людские страсти, без схематизма рисует картину распада государства, гибели целой страны — Золотой Орды.

Если причину гибели страны Сказитель ищет в междоусобной борьбе, то форму её выражения он видит в обезглавленности государства, ослаблении власти. Поэтому в эпосе особое символическое значение приобретает отрубленная голова хана: «Голова покатилась легко, Потекла не кровь, а молоко…»