Windows User - Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. Том 2

Портрет Мартина Лютера. Художник Лука Кранах Старший, 1543

При таком направлении церковная кафедра служила не столько делу религиозно‑нравственного просвещения народа, сколько теологической полемике с противомыслящими, да и вообще споры между теологами разных оттенков овладевали общественным вниманием, благодаря развитию богословско‑полемической литературы, приучая, конечно, и светское общество к формализму, мелочности и нетерпимости. Последняя была особенно велика в лютеранском лагере. Вражда, какою еще Лютер встретил цвинглианство, была теперь перенесена на кальвинизм, который стал распространяться также и в Германии, несмотря на то, что аугсбургский мир давал равноправность с католиками лишь одним лютеранам, прямо исключив из неё реформатов. По смерти Лютера Меланхтон сделался главным представителем лютеранизма, но его уступчивость кальвинистам не только в безразличных формальностях, но и в толковании евхаристии вызвала против него и «филиппистов» (т.е. его последователей, так как его имя было Филипп) оппозицию правоверных лютеран. Центром последней сделался Иенский университет, во главе фанатиков которого стал некий Флаций: эта полемика иенских и виттенбергских богословов, вполне соответствовавшая вражде эрнестинской и альбертинской саксонских княжеских линий, подданными которых были противники, еще более усилилась, когда Меланхтон отступил от учения Лютера о благодати, допустив, что собственное влечение человеческой воли содействует её получению (синергизм). В этой и других подобных распрях принимали участие и князья, и имперские города, – напр., с Бременом за склонность его к кальвинизму, который и был там введен, некоторые города разорвали свои торговые договоры. Когда курфюрст пфальцский Фридрих III принял кальвинизм («Гейдельбергский катехизис», 1563), лютеране на имперском сейме потребовали исключения его из числа государей, которым мир 1555 года гарантировал защиту от религиозных врагов, а ортодоксальные богословы стали особенно неистовствовать против «филиппизма», или «скрытого кальвинизма» (криптокальвинизма), продолжавшего существовать и по смерти Меланхтона (1560) и даже утвердившегося в курфюршестве саксонском (Corpus doctrinae Philippicum sive Misnicum, т.е. Мейсенский). Эти богословы разъяснили ничего не понимавшему в теологии курфюрсту Августу, что он губит душу свою ересью, и вот началась в Саксонии страшная лютеранская реакция против яда кальвинизма с изгнаниями, тюремными заключениями, пытками и т. п., ибо курфюрст «хотел, как сам он объявил, держать лишь таких слуг, которые исповедуют ту же веру, что и он». Лютеранским раздорам соответствовали кальвинистические в Пфальце, где суровый женевский режим вызвал против себя оппозицию, встретившую сочувствие в Англии и Шотландии [3], и где фанатики обвиняли своих противников в социнианизме. После того как умер курфюрст пфальцский Фридрих III, введший у себя кальвинизм, а его преемник, Людвиг, возвратил свое княжество лютеранизму, главные богословские представители последнего составили «формулу согласия» (Concordienformel) в духе строгой ортодоксальности и предложили ее принять князьям и городам, но на нее не соглашались отдельные священники и богословы в княжествах и городах, ее подписавших, как и некоторые князья и города. Это не помешало обнародовать формулу в Дрездене (1580) с подписями 86 государей и городских правительств, а введению её сопровождаться новыми преследованиями несогласномыслящих. Вскоре Людвиг пфальцский умер, и опекун малолетнего его преемника снова перевел его княжество из лютеранства в кальвинизм; затем и саксонский курфюрст, женившись на дочери князя ангальтского, который отверг формулу, стал менее ревностно ее поддерживать, за что лютеранские фанатики стали осыпать его бранью. Таковы были отношения в протестантском мире в первые же десятилетия после религиозного мира. Для католической реакции было как нельзя более на руку такое состояние протестантизма, и если тем не менее последний продолжал распространяться, то, с одной стороны, это указывало на еще большее разложение, господствовавшее в католицизме, а с другой – объяснялось существованием некоторых выгод, сопряженных с переходом в протестантизм. Кроме того, раздоры в протестантском лагере объясняют нам недружное его действие в начале Тридцатилетней войны, новые же переходы в протестантизм были одною из причин особого ожесточения католиков. С самого религиозного мира между католическими и протестантскими чинами империи происходили именно пререкания из-за секуляризации. Дело в том, что аугсбургский мир утвердил лишь те её случаи, которые были совершены до пассауского договора (1552 г.), но относительно других определенного постановления не было, и только император личным своим распоряжением объявил, что духовный князь, переходящий в протестантизм, утрачивает вместе с саном и соединенные с ним владения: вот католики и настаивали на этом правиле, утверждая, что протестант не может быть епископом или аббатом, а протестанты говорили, что епископы и аббаты владеют землями не как духовные сановники, а как имперские князья, которым никто не может помешать переходить в протестантизм. Отсюда возникла масса споров, так как церковные земли то и дело переходили в руки протестантов. Но распри до войны еще не доходили; только неудовольствие накоплялось среди одних на существование статьи, мешавшей, хотя чисто теоретически, распространению протестантизма, среди других – на частые нарушения этой статьи.

Брат Карла V, выбранный после него в императоры [4], и сын последнего Максимилиан II (1564–1576) были миролюбивы и веротерпимы, – первый, наученный опытом старшего брата, второй, возбудив даже предложение о возможности своего перехода в аугсбургское исповедание. По всей вероятности от этого шага Максимилиана II воздерживали не религиозные причины: священная Римская империя немецкой нации была связана с католическою церковью; сам Максимилиан, как Габсбург, как двоюродный брат Филиппа II, женатый на дочери Карла V и выдавший свою дочь Анну за испанского короля, подчинялся шедшему из Мадрида политическому влиянию; далее, католики указывали ему на то, что отступление от святой церкви ведет за собою раздоры, ссылаясь на религиозные войны, на распри лютеран с кальвинистами; наконец, и та политическая борьба, какую в его время вели протестанты вне Германии против своих государей, не могла, конечно, располагать императора в пользу разрыва с церковью. Тем не менее он отличался веротерпимостью и даже ходатайствовал перед Филиппом II за более мягкую политику в Нидерландах, а курфюрсту саксонскому советовал быть снисходительнее по отношению к криптокальвинистам. Благодаря такому отношению габсбургских государей к религиозному вопросу, протестантизм распространялся в собственных их владениях, и продолжай преемники Фердинанда I и Максимилиана II действовать в их духе, габсбургская политика раздвоилась бы: одним из следствий католической реакции было то, что она перетянула австрийских Габсбургов на сторону испанских. Но и другие германские государи этого времени отличались веротерпимостью, и даже в Баварии герцог Альбрехт, зять Фердинанда, дозволял протестантское богослужение и сам слушал проповеди одного лютеранского пастора, долго жившего при дворе Максимилиана II, – в той самой Баварии, которая раньше была против реформации, а позднее сделалась главою католической лиги. Вообще католики до усиления иезуитской реакции отличались в Германии меньшею нетерпимостью, чем сами протестанты: и на первых Габсбургах младшей линии это положительно сказывалось, и везде строгий католицизм держался так плохо, что всей Германии пророчили со временем переход в протестантизм, отвращавший теперь многих своею нетерпимостью и своими раздорами.