Windows User - Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. Том 3

«Система» Ло

Уже в эпоху регентства проявилась вполне вся эта порча старой Франции. Особенно в этом отношении характерен один эпизод, – известная история финансовой системы Джона Ло, представляющая для нас двоякий интерес. Во‑первых, мы имеем здесь дело с одним из крупных финансовых кризисов, или «крахов», и с этой точки зрения «система» Ло – явление весьма любопытное в истории крупных кредитных и промышленно-торговых предприятий, тем более, что Франция долго не могла оправиться от бедственных следов краха начала двадцатых годов XVIII в. Во‑вторых, – и именно эта сторона теперь для нас особенно любопытна, – история «системы» Ло – весьма важная страница в истории деморализации высшего французского общества. Регента в 1716 г. расположил в свою пользу шотландский авантюрист Джон Ло, сколотивший себе миллионное состояние денежными аферами и уже успевший потерпеть не одну неудачу в попытках заинтересовать разные правительства своими проектами верного и быстрого обогащения. Сначала все шло хорошо: Ло получил разрешение основать акционерный банк, ссужавший деньги частным лицам на выгодных условиях и выпускавший билеты, которые казна принимала наравне с деньгами (1717). Но Ло на этом не остановился, а coединил с своим банком еще другое предприятие – Вест-Индскую компанию, тоже акционерную. Её акции стоили при выпуске 500 ливров, но скоро цена их поднялась до 18 и даже до 20 тысяч ливров, т. е. увеличилась в 36–40 раз, благодаря чему многие быстро обогатились, купив акции по номинальной цене и продав их с громадною прибылью, тогда как другие впоследствии, наоборот, разорились, приобретши эти бумаги по высокой цене перед тем, как они начали затем падать. Герцог Орлеанский всячески помогал Ло расширять предприятие: в 1718 г. банк был объявлен королевским, и его акции были выкуплены у первоначальных владельцев; затем Ло получил монопольные права Ост-Индской компании, право чеканки монеты, табачную монополию, откуп налогов. В то же время Ло |неумеренно выпускал денежные знаки, на которые был большой спрос в публике, жадной до легкой наживы, тем более, что о будущих барышах рассказывались чудеса. Начался страшный ажиотаж, и спекулятивные сделки на акции приняли ужасающие размеры. Первый признак понижения их цены был, однако, сигналом к началу паники. Прежде всего бросились менять банковые билеты на золото, но золота в кладовых банка не было. Ло, назначенный в 1720 г. генерал-контролером финансов, добился приказа, запрещавшего частным лицам иметь более 50 ливров звонкой монеты под страхом строжайшего наказания (конфискация и 10 т. л. штрафа), но эта и другие подобные меры не спасли компанию от краха, разорившего массу людей; только кто вовремя успел реализовать свои бумажные ценности, наоборот, обогатился. В биржевой игре на повышение и понижение, смешиваясь с толпою разночинцев и простолюдинов, принимала участие вся аристократическая Франция. Знатью овладела жажда легкой наживы и сильных ощущений. Герцог Бурбон хвастался своим портфелем, набитым акциями, и ему напоминали о том, что у его предка были actions (подвиги) получше этих. Лица, принадлежавшие к высшему свету, толпились в передней финансового гения, как незадолго перед этим толпились разве только в приемной версальского дворца. Многие из них заискивали у лакея Ло, от которого зависело впустить в кабинет своего барина, или льстили любовнице Ло. За самим директором компании ухаживали великосветские дамы. Весьма важный барин, маркиз д'Уаз, сделался женихом трехлетней дочери одного ловкого спекулянта, нажившего миллионы, и в ожидании брачного возраста невесты получал от будущего тестя приличную своему званию пенсию. Принц Кариньян для заключения сделок выстроил барак и выхлопотал ордонанс, запрещавший совершать их где-либо, кроме его помещения. Один молодой аристократ, родственник регента, заманил в кабачок биржевого маклера, который принес с собою акций на большую сумму и был зарезан с целью грабежа; потом убийцу всенародно казнили на Гревской площади. Материально аристократия также немало проиграла во время господства «системы», но главным образом она себя обесславила, вместе с регентом, обнаружившим страшное легкомыслие во всей этой истории. Духовенство тоже проявило жадность к деньгам, столь легко достававшимся, когда «система» еще процветала, и это впоследствии давало в руки врагов духовенства лишний против него аргумент. Возбужденное катастрофой общественное мнение нашло самое полное и вместе с тем весьма резкое выражение в той сатирической литературе, которою во время регентства было начато воспитание французского общества в оппозиционном духе.

Портрет Джона Ло, финансового афериста эпохи Людовика XV. Ок. 1715-1720

Со времен Филиппа Орлеанского высшие представители власти, двор, духовная и светская аристократия, все более и более катились по наклонной плоскости к той пропасти, которая должна была их поглотить. Вообще отрицательное отношение к королевской власти, к католической церкви, к феодальному дворянству, характеризующее литературу в царствование Людовика XV, не было результатом одного только теоретического рассуждения, извлекавшего свои выводы из посылок рационалистической философии, но отражало на себе и всё то презрение и негодование, какое должны были ощущать в себе лучшие люди из всех общественных классов, непосредственно наблюдая жизнь высших сословий, в руках которых были вся власть, все влияние на общественные дела, все почести, привилегии и права, недоступные для других. Начиная с памфлетов, явившихся по поводу катастрофы «системы Ло или вообще направленных против регента, начиная с знаменитых «Les j'ai vu», приписывавшихся молодому Вольтеру, и с написанных около того же времени «Персидских писем» Монтескье– до самого кануна революции жизнь высшего французского общества давала писателям XVIII в. немало аргументов против «старого порядка», оказывавшегося несостоятельным и с другой точки зрения – в том именно общем внутреннем расстройстве, которое мало озабочивало разве лишь самого Людовика XV и его двор. В то время, как в литературе проповедовались новые принципы, привилегированные, с своей стороны, не выставили ни одного крупного писателя, который вооружился бы в защиту порядка, подкапывавшегося в самых своих основах. Мало того: на словах аристократы нередко разделяли воззрения «плебейской философии», и среди великосветских аббатов часто были вольнодумцы.

Людовик XV и парламенты

Хотя «старый порядок» основывался на солидарности между королевскою властью и привилегированными, дело все‑таки не обходилось без столкновений между этими союзниками, – столкновений, впрочем, не оказывавших значительного влияния на общий ход дел. Главным оплотом консервативных интересов были парламенты, с которыми, как мы видели в другом месте, у королевской власти происходили в XVIII в. довольно резкие коллизии. Защищая «старый порядок», парламенты, однако, хранили в себе традиции прежней сословной монархии, давно уже уступившей место королевскому абсолютизму; в то же время они ссылались на новые политические идеи, и их оппозиция получала поэтому революционный характер, чем и располагала в свою пользу общественное мнение, находившееся под влиянием этих идей. Борьба между королевскою властью и парламентами в царствование Людовика XV представляет из себя один из наиболее ясных признаков разложения ancien régime. Людовик XIV не допускал никакой самостоятельности парламента, и если последний тем «не менее стал играть снова политическую роль, начав с уничтожения его завещания, то это одно уже указывает на ослабление абсолютизма. С другой стороны, не нужно забывать, что члены парламента в сущности были чиновники, и их оппозиция получала характер, так сказать, прямого противодействия правительству со стороны собственных его слуг. Не представляя собою закономерного ограничения королевской власти от имени нации, парламентское вмешательство в законодательную сферу, тем не менее, было одним из препятствий, тормозивших во Франции преобразования. Когда правительство задумывало реформы, парламентская оппозиция становилась поперек дороги, и нация делалась свидетельницей распри между королевскою властью и старинным учреждением, насчитывавшим чуть не столько же веков существования, как и сама монархия, и еще более, нежели сама она, бывшего оплотом консервативных интересов. Нельзя вместе с тем сказать, что парламент жил в мире и с другими силами старой Франции: между парламентской аристократией, т. е. так называемой noblesse de robe, и аристократией феодальной, или noblesse d'épée существовал сословный антагонизм; в деле изгнания из Франции иезуитов, пользовавшихся большим влиянием в духовенстве, парламенту принадлежала одна из самых главных ролей. Наконец, не менее любопытно и то, что члены учреждения, стоявшего на страже всяких привилегий, защищавшего все старое и обветшалое, преследовавшего «философов» и сжигавшего их сочинения, сами начинали говорить революционным языком, заимствуя из оппозиционной литературы её идеи и даже её фразеологию. И в этом нельзя не видеть одного из признаков разложения «старого порядка», потому что раз вещь не соответствует своему принципу, это уже указывает на начало её падения. Вообще интересно, то, что первое нападение на королевскую власть сделано было во Франции со стороны представителей старого порядка.