Windows User - Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. Том 3

В другой связи мы упоминали уже о главных случаях столкновений между королевскою властью и парламентами при Людовике XV. В середине XVIII в. составилась такая теория, будто парламенты суть лишь отделения (classes) общефранцузского учреждения, без согласия которого не может быть издано ни одного закона. В этом смысле писались сочинения, в которых доказывалась изначальность (с меровингской эпохи) прав парламентов. Вскоре после этого парижскому парламенту пришлось играть упомянутую уже роль в деле уничтожения ордена иезуитов во Франции, причем на стороне магистратуры было тогда и большинство «философов», хотя сам парламент был далек от того, чтобы пользоваться тогдашними философскими аргументами против ордена; в доводах против иезуитов, шедших еще с середины XVI в., во Франции никогда не бывало недостатка, да и самая вражда парламента к иезуитам была очень старинной. Около того же времени (1763) парижский парламент объявил, протестуя против новых эдиктов о налогах, что обложение, вынужденное посредством lit de justice, есть низвержение основных законов королевства. К такого рода заявлению примкнули парламенты в Руане и Бордо, так как учение, по которому все парламенты, как «классы» единого учреждения, должны действовать солидарно, – все более и более входило в сознание провинциальной магистратуры. На этой почве и подготовился самый резкий конфликт между парламентами и королевскою властью в конце царствования Людовика XV.

«Парламенты Мопу»

В начале семидесятых годов правительство проявило некоторую энергию. Еще при Шуазеле, положение которого покачнулось после смерти г‑жи де Помпадур и под влиянием не любившей его г‑жи дю Барри, канцлером Франции был назначен (1768) Мопу (Maupeou), а генерал-контролером финансов (1769) его друг аббат Террэ. Оба они были люди решительные, и старые предания над ними не имели никакой силы. Первым выступил Террэ с новыми финансовыми мерами. Финансы во Франции были очень расстроены. Система налогов была крайне несовершенна; расходы не соответствовали доходам и не подлежали никакому контролю; никто не знал настоящей цифры ни тех, ни других; казна не выходила из долгов, и самые долги эти возрастали непомерно. Единственная попытка уменьшить цифру долга посредством ежегодного погашения сделана была при Людовике XV, когда Машо (Machault) создал для этого в 1764 г. особую кассу (caisse d'amortissement), которая в шесть лет уменьшила долг на 76 миллионов. Террэ захватил предназначенные для этой цели суммы и прекратил дальнейшее погашение государственного долга: министр менее всего отличался церемонностью. В 1770 г. ему предстояло прямо выбирать между объявлением полного банкротства или сокращением платежей по долговым обязательствам кредиторам государства; он предпочел последнее, т. е. произвольно уменьшил ренты, выплачивавшиеся казною своим кредиторам, что вызвало всеобщее негодование. Парламент, членов которого эта мера не задевала, не протестовал, однако, против такого правонарушения. Нельзя не заметить, что у Террэ все‑таки еще было некоторое понимание истинного положения дел: он стремился к экономии и делал Людовику XV указания на необходимость перемены в способах ведения государственного хозяйства, хотя совершенно тщетно, так как на одни свадебные торжества, когда будущий Людовик XVI, внук и наследник короля, женился на дочери Марии Терезии, были потрачены громадные суммы денег.

Рене Никола Мопу, канцлер Людовика XV

Между тем произошли некоторые события, приведшие парламенты в столкновение с правительством. Губернатор Бретани, герцог д'Эгильон, запятнал себя разными злоупотреблениями но своей должности и был наконец отозван. Местный парламент (реннский), живший с ним в ссоре, и провинциальные штаты Бретани возбудили против него процесс и нашли поддержку со стороны парижского парламента, но двор взял герцога под свою защиту, и король решил прекратить все дело. Процесс тянулся в парижском парламенте уже около двух месяцев, когда Людовик XV предписал считать герцога д'Эгильона свободным от всякого обвинения (1770), но парламент не повиновался. Объявив герцога лишенным прав и привилегий пэра, пока он не очистится от подозрений, позорящих его честь, он протестовал против стремления двора «низвергнуть старое государственное устройство и лишить законы их равной для всех власти», поставив на их место голый произвол. Провинциальные парламенты заявили свою солидарность с парижским. Тогда 24 ноября 1770 г. был опубликован составленный канцлером Мопу королевский эдикт против парламентов. Они обвинялись в том, что проповедуют новые принципы, будто они представители нации, непременные выразители королевской воли, стражи государственного устройства и т. п. «Мы, говорил Людовик XV в своем эдикте, – мы держим власть нашу исключительно от Бога: право издавать законы, которыми должны управляться наши подданные, принадлежит нам вполне и безраздельно». Поэтому парламентам запрещалось говорить об их единстве и о «классах» единого учреждения, сноситься между собою, прерывать отправление правосудия и протестовать посредством коллективных отставок, как это делалось прежде. Парламент протестовал против этого эдикта, увидев в нем нечто противное основным законам королевства, и члены парламента, объявив, что не считают себя достаточно свободными, чтобы постановлять приговоры о жизни, имуществе и чести подданных короля, прекратили отправление правосудия. Тогда Мопу решился на самую резкую меру. Добившись у Людовика XV отставки Шуазеля, со стороны которого он опасался противодействия, канцлер послал в ночь с 19 на 20 января 1771 г. мушкетеров ко всем членам парламента с требованием немедленно ответить посредством письменного «да» или «нет», желают ли они возвратиться к исполнению своих обязанностей. Сто двадцать членов отвечало отказом, и их сослали, а потом сослали и других 38 человек, которые, дав сначала согласие, потом заявили, что солидарны с своими товарищами. Их должности, составлявшие частную их собственность, были конфискованы и объявлены вакантными, а обязанности судей должны были исполняться особыми комиссиями из членов государственного совета. В былые времена ссылка членов парламента была лишь средством заставить их быть сговорчивее и уступчивее, но теперь дело получило более серьезный характер. 23 февраля Мопу объявил судебной комиссии, заступившей место парламента, что король решил в округе парижского парламента учредить шесть новых высших судов (conseils supérieurs) и начать общую судебную реформу, уничтожив продажность должностей, заменив наследственных судей судьями, назначаемыми от правительства и оплачиваемыми жалованьем, отменив взносы тяжущихся в пользу судей, наконец, упростив, ускорив и удешевив судопроизводство. Эти обещания никого не удовлетворили, так что совершенно безуспешно Вольтер, сочувствовавший возвещенной реформе, напоминал обществу процессы Каласа и Сирвена, лежавшие несмываемым пятном на старом судопроизводстве. Оставаясь верным идее просвещенного абсолютизма, Вольтер приветствовал удар, нанесенный парламенту рукою министра, но громадное большинство думало иначе: парламент, говорили в обществе, защищал свободу от деспотизма, а «революция» [4], совершённая Мопу, наоборот, уничтожала всякие преграды, сдерживавшие произвол власти. К тому же и повод, из-за которого произошла распря с парламентом, был выбран весьма неудачно. Новый суд не пользовался доверием, и адвокаты даже отказывались иметь в нем дела. В тогдашней прессе чуть не один Вольтер указывал на то, что «основными законами», защищавшимися парламентом, были в сущности лишь те злоупотребления, от которых страдал народ. Большая часть тогдашних памфлетов обрушилась на «майордома» (le maire du palais) Mony, как на врага нации. Провинциальные парламенты объявили, что все совершившееся противозаконно и что лица, которые возьмут на себя исполнение судейских обязанностей в новых судах, суть негодяи. Протестовала и высшая финансовая палата (cour des aides), осмелившаяся даже потребовать созвания генеральных штатов и заявившая при этом, что она защищает «дело народа, от которого и во имя которого (par qui et pour qui) король царствует». За парламент заступились также принцы крови и пэры Франции, подавшие королю об этом особый мемуар. Ничего подобного не происходило во Франции со времен фронды, но Мопу был непреклонен. Протестовавшие парламенты были уничтожены, и судьи лишены своих должностей; cour des aides была равным образом уничтожена; принцы крови и пэры, подписавшие мемуар, удалены от двора. Таким образом в начале семидесятых годов королевская власть была в открытой борьбе с консервативными силами Франции, и монархия наносила удар учреждениям, которые были почти столь же древни, как и сама она. У Мопу был целый план судебной реформы в духе новых идей, но пора для опыта применения к Франции просвещенного абсолютизма, по-видимому, миновала. Вновь учрежденный в Париже суд (апрель 1771 г.) получил насмешливое название «парламента Мопу», которое было распространено и на суды, открытые перед тем в шести других городах. В памфлетах эпохи к «парламенту Мопу» относились, как к «вертепу разбойников» (caverne des voleurs). Место его заседаний пришлось окружить войском, чтобы народ не сделал на него нападения, но и это также эксплуатировалось врагами нового суда: могли ли-де быть свободными приговоры судей, находившихся под военной охраной? К лицам, принявшим на себя должности в новом суде, в обществе относились с нескрываемым презрением. Реформа, тем не менее, была проведена, и мало-помалу общественное мнение успокоилось; в некоторых местах народу новые суды стали даже нравиться, и бывали случаи, что толпа прямо выражала свое неодобрение членам прежних судов. Старая магистратура продолжала оказывать сопротивление; её представители в большинстве не хотели возвращаться к судейской службе и не соглашались брать предлагавшихся им денег в виде выкупа за принадлежавшие им места, несмотря на то, что для этого был назначен срок, после которого выдача отступного прекращалась (1 апр. 1773 г.), и королевская казна поэтому оставалась в выигрыше на целых 80 миллионов. Успокоение общественного мнения было, однако, лишь временным: едва скончался Людовик XV, как общество стало высказываться с такою силою за парламенты, что Людовик XVI счел нужным их восстановить. Мы еще увидим, что в новое царствование парламенты сделались главными противниками реформ, и что между ними и королевскою властью произошла новая борьба, бывшая, так сказать, уже прелюдией к великой революции.