Эспер Ухтомский - От Калмыцкой степи до Бухары

Удешевление провоза хороссанских произведений, особенно хлопка, расширит им рынки; расширение же рынков отразится увеличением про- /83/ изводства; Усилившийся вывоз даст персианам больше средств для приобретения потребных ему иноземных товаров, т. е. увеличит ввоз в страну. Нашему купечеству, наконец, легче, при посредстве железной дороги, завязывать прочные сношение с Хороссаном, дешевле сбывать туда все необходимое.

Перехожу к самой горной дороге на Кучан. Она тянется от Асхабада, минуя справа новый, прекрасно выстроенный военный лазарет, а слева военное кладбище, и, незаметно, по бокам ее начинают вырастать холмы за холмами.

Дождливый, мрачный день... Чем дальше от города и чем выше, тем сильнее пронизывает сырость... Густые туманы сползли почти к подножию гор, ложатся на путь, застилают вид на местность. Безлюдье. Тишина. Разве только изредка попадется одинокий всадник, или проследует мимо немногочисленный караван на верблюдах и ослах.

Но вот подъемы стали труднее, повороты чаще и круче. Тем не менее лошади продолжают везти коляску бодрою рысью. Смелая дорожная черта ясно видна над головою. Пустыня становится угрюмее, величественные. Настоящий горный воздух вливается в грудь. Мгла сгущается уже ниже, в долинах. Вокруг светло, и все-таки перевалы /84/ смотрят неприветливо, внушают какое-то жуткое чувство. Давно-ли вдоль них пробирались украдкой в Персию и стремительно возвращались назад разбойники-туркмены? Сколько тут было сцен самого разнообразного характера! В низких потаенных пещерах совещались наездники о тон, куда всего лучше отправиться, чтобы застать врасплох мирных и робких поселян. Жадность разгоралась во взорах, печать суровой решимости застывала в чертах лица. Проходило несколько дней, - и теми же горами горсть хищников, не зная жалости, гнала стадо истерзанных людей, обрызганных собственною и родственною кровью. Их ждало рабство. Лишь на рынках среднеазиатских ханств горькая участь несчастных могла сравнительно смягчиться. Туркмены же относились к ним по-зверски, руководились единственно алчностью.

Все это творилось здесь чуть-ли не вчера, а - русская отличная дорога пересекает хребты, бывшие немыми свидетелями разных ужасов, до сих пор хранящие в тайне, какие вопли, мольбы и проклятия раздавались в окрестных ущельях и над чернеющими безднами.

По мере достижения вершин, всюду открываются живописные скалы, на которых нет никаких признаков жизни, кроме коз, не сму- /85/ щаемых отвесностью ниспадающей каменной стены -открываются еще высшие горы, целое многоглавое сонмище исполинов, искони представляющее собою естественную, но нарушаемую народами грань между Ираном и Тураном. Первый стремился раздвигать пределы культуры, второй в сущности пренебрегая ею, наученный разбойничьим опытом не ценить плодов оседлости. А она была очень и очень возможна по сю сторону хороссанских гор, в стране, орошаемой небольшими, никогда не пересыхающими ручьями, несущими зимою и летом почти одинаковое количество воды. Страна эта, по своим гидрографическим особенностям, напоминает юго-восточную Испанию, где, благодаря искусству мавров, в шести провинциях десятки тысяч десятин представляли сплошной цветущий сад. И в Закаспийской области трудолюбивые туземцы когда-то сделали не мало в этом отношении, оставили нам в наследие так называемые кяризы (из них множество ныне заброшено, но способствует благу края). При помощи их является возможность извлекать на поверхность грунтовую влагу, через подземную галерею, которая ее выводит из водосборных колодцев. Делается это следующим образом: они выкапываются довольно глубоко, на расстоя- /86/ ние нескольких саженей друг от друга. Влага струится сквозь них по узкому туннелю. так как местность у гор имеет сильный уклон, уменьшающийся и долине, то кяриз обыкновенно тем короче, чем ближе и горам. Плотный, твердый грунт способствует тому, чтобы он не обваливался. Судя по числу подобных сооружений в наших пределах и по обилию пресных ключей на возвышенностях, пока - надо предположить - мало утилизируют имеющуюся воду. Когда вопрос о ней перестанет быть отвлеченным и в краю правильно пойдет ирригационное дело, он неминуемо будет приходить в цветущее состояние. Дороги же, вроде Кучанской, только ускорят общение между нами и Хороссаном. Последняя кончается у границы группой новых военно-инженерных построек: для казачьего пикета в 25 человек, для предполагающейся таможенной заставы, для ночлега проезжающим. Специальная башенка защищает, или точнее даже совершенно преграждает доступ к нам с персидской стороны, в случае какого-нибудь политического осложнения. Здание так скучены и высятся над такими пропастями, что несколько человек могут долго здесь обороняться против неизмеримо сильнейшего неприятеля. /87 /

Вокруг, в горах, лишь изредка встречается убогое кочевье курдов; переселенных сюда с турецкого малоазиатского рубежа, для ослабление туркменских набегов. Это - охотники и скотоводы, может быть отличавшиеся прежде большею воинственностью, теперь же тихие, бедные, обиженные природой и людьми. Особенно им достается иногда от текинцев в наших пределах, куда их, хотя и чужих подданных, пускают за незначительную плату пасти стада. В дикой местности по Кучанской дороге с них и денег не берут. Когда же они сходят в равнину, то ссоры с туземцами, из-за пастбищ‚ всегда кончаются не в пользу первых. Такие недоразумение случаются в степи у железнодорожных станций Артык и Каахка, вдоль самой границы. По близости от нее лежат персидские города Лютфабад и Мамедабад, где живут ханы. Но последние ровно ничего из себя не представляют, только эксплуатируют свое же шиитское население. До проведения Закаспийской дороги, да отчасти и после того, оба названные пункта ввозили к себе преимущественно нерусские товары; в 1889 г. напротив (вероятно, благодаря тому - что увеличился сбыт хлеба из Персии к нам).

-------

/88/

Поезд, идущий из Самарканда, только что остановился у одной из главных станций Закаспийской дороги, где я помещаюсь. На платформе пестро скучились пассажиры, снуют и толкаются носильщики-персияне: шум, суета, напряженное оживление... Не видя знакомых лиц, я довольно равнодушно наблюдаю за толпой. Вдруг в мое внимание приковывает иностранец с виду-маленького роста худощавый старик, навязанный огромным шарфом. Где мне врезались в память эти характерные черты, этот углубленный в себя, но острый взгляд, эта не по летам подвижная фигура? И никак не вспомнить, никак себе не дать отчета, кто он, где мы встречались! Наконец разгадка найдена: здесь скромно, незаметно находится проездом знаменитый в мире науки директор /89/ берлинского музея «für Völkerkunde» Адольф Бастиан. Боюсь, что его заслуженно-громкое имя недостаточно у нас известно в России. А между тем следовало бы им интересоваться, им дорожить. Человек этот в своей специальной сфер знаний имеет перед нами положительные заслуги. Нет и не может быть сомненья, что со временем мы станем с благодарностью руководиться его этнографическими замыслами, ценить то, что им сделано для исследования быта инородческих окраин нашего отечества. Пока же, в чаянии того часа, когда русские образованные люди серьезно отнесутся к этому вопросу, остается только популяризировать мнение Бастиана. Случай на лицо, благодаря приезду почтенного ученого в нашу Среднюю Азию. Он сам говорит, что совершил столь утомительное в его возрасте путешествие, исключительно благодаря Закаспийской железой дороге. Иначе он бы не в состоянии был сюда прибыть, не наметил бы рукой знатока, на что в наших новоприсоединенных владениях этнографии следует обратить внимание.