Эспер Ухтомский - От Калмыцкой степи до Бухары

В упомянутом дворе, бывший здесь недавно французский офицер, граф Шолэ, осматривал под навесом бухарских пушки и насмешливо определил, будто они совершенно похожи на те, из которых стреляли англичане в битве при Креси, т. е. в 1346 г. Если бы эмир о том знал, он едва ли нашел бы лестным подобное сравнение.

Гостей бека ожидает у входа в арк бухарский чиновник с посохом * [U25] ) жмет им руки и ведет к правителю. Группы служащих стоят вдоль дороги, пока туда взбираешься, во внутренней ограде главного дома. Туземный губернатор принимает в незатейливой полуевропейской обстановке, с обыкновенными, недорогими коврами, немногими креслами и стульями, в двух комнатах, из ко- /185/ торых в одной здоровается с приезжими; в другой накрыт достархан (собственно «скатерть» или, по-здешнему, «угощение», притом далеко не отличающееся изысканностью и обилием яств и лакомств). Тут, за столом у чарджуйского бека (сюда же назначаются лица весьма знатные или с большими связями: в былое время сын самого эмира, потом внуки важнейшего сановника), подается лишь малая доля всей той снеди, о которой недавно еще говорилось путешествовавшими по Бухаре. Им предлагались обсахаренные орехи, фисташки. миндаль, изюм, сладкое тесто, сбитые сливки с яичными белками, лимонное варенье, русские конфеты, виноград, дыни, арбузы; затем, - так сказать, на обед - приносилась масса блюд: жареные куры с луком, пельмени, шурпа (суп из рису и моркови), шир-брюнч (густая молочная каша), на всякие лады приготовленные баранина, куропатки, фазаны, кумыс, чай, и т. д. и т. д. Хотя, конечно, немыслимо попробовать даже половины подобного угощение, да оно и вряд ли бывает аппетитно подано; но для знакомства с некоторыми чертами туземного быта, это представляет бесспорный интерес.

Нынешний правитель (полосы левого берега /186/ Аму-Дарьи) - высокий юноша с бледной, красивой, слегка изможденной физиономией, с ничего не выражающими глазами. Его дед - родом персиянин, раб - по освобождении добился первенствующего положения в ханстве и столь же высоко вознес свое потомство. Описываемый бек, по видимому, ничем не замечателен. Речи его бессодержательны. Он, кажется, тяготится присутствием чужеземных посетителей. Между тем, именно здесь, в Чарджуе, пора к ним вполне попривыкнуть, уметь с наши побеседовать, извлечь из радушного общение с ними что-нибудь полезное и для себя, и для своей страны.

-------

/187/

Великая река! С какими странными чувствами приближаешься к твоим далеко не живописным берегам! С древнейших времен ты привлекала взоры историков, географов, завоевателей, купцов. Что-то таинственное, исполненное обаяния, связано было с твоими названиями для воображения европейца. И вдруг, та почти недоступная даль, в которой катились твои волны, становится легко достижимой, оглашается свистками паровозов и пароходов, скоро, пожалуй, сделается целью увеселительных прогулок, вроде Рейна, Дуная, Волги. «Одно из чудес цивилизации XIX века» - скажут его поклонники. Я думаю, что явление это имеет и другой, более сокровенный смысл: теснее закрепляются связи России со Средней Азией, стоившей нам стольких денег и крови. /188/ Если бы мы не стали твердой ногой тут‚ на старозаветном естественном рубеже Ирана и Турана, наше положение могло бы еще считаться шатким, неопределенным. Теперь же, вместе с подчинением себе широко раскинувшейся реки, мы сразу доказали свое умение пользоваться благами новейшей культуры во имя высших идей, в качестве арийцев идти к осуществлению задач будущего, проявлять творческие способности там, где до того замечался застой, преждевременное одряхление, первобытный порядок вещей. В отношении Запада, вообще русские во многом отстали, медлительнее развивают свои силы, не всегда стоят на высоте векового исторического призвания. Здесь, на Закаспийском востоке, ныне наблюдается обратное явление: гордые мечты соответствуют переживаемой действительностью. Англичане, французы, немцы и т. д. удивляются нашей разумной и упорной энергии. Литература о новосозданной железной дороге растет с каждым днем. Нечего и говорить, что смелый строитель положительно является центральной фигурой яркой картины, занимающей европейцев.

Если только немного удалиться от его скромного уютного жилища в русском Чарджуе, подходишь к мосту ( длиннейшему в мире ), /189/ перекинутому через рукава Аму-Дарьи. Вот ее пологие берега, отвесно срезанные быстрым течением. Вода мутная, коричнево-шоколадного цвета, благодаря обильной примеси минеральных частиц и органических веществ. Оттого-то орошаемые ею земли искони славятся необычайным плодородием. Оно обусловлено плодоносными остатками (лессом, желтоземом) приносимым рекою (а, впрочем‚ также и знойными вихрями) со склонов самых исполинских гор нашей планеты, по составу однородным с тем, что исследовался в Китае знаменитым фон Рихтхофеном. Там, именно в виду этой особенности, мыслима интенсивная земледельческая культура, почти беспримерная населенность.

Наш среднеазиатский Нил (если позволительно так выражаться об Аму, не слишком буквально применяя образ благословенного кормильца страны фараонов) издревле почитался туземцами за нечто выдающееся по значению. Она, будто бы, струится из рая. На ней, по преданию, встретились после грехопадения и разлуки Адам и Ева. Тут, может статься, зародились некоторые основы оседлой жизни. Наши доисторические предки-арийцы в своих гимнах называли эту реку (так же, как и /190/ Сыр-Дарью) Раза, или Аранг, Арг, Арванд («быстрый»), или Вакшу, Ямбунади * [U26] )‚ Вэхруд, иногда же Икшу («сахарный тростник»), за сладкий вкус воды. Не Аму ли подразумевал Геродот под своим Араксом? В эллинскую эпоху определилось слово Оксос. На известной каталанской карте 1375 г.‚ сделанной для Карла V Французского, отмечен исполинский Огус, на португальской 1501 - 1504 года - Оксия. Теперешнее наименование довольно темного происхождение (от слова дарья - река и Аму, так будто бы величался важный средневековый город‚ на месте Чарджуя). Очевидно, последнее предположение еще спорно. Мусульманские писатели называли Оксус Джэйхуном, испанский посол к Тамерлану Клавихо, непонятно почему, прилагает и реке название Виадмэ.

Англичане давно уже интересовались ею. Поэт Мур говорит о ней в «Лалла Рукх». В царствование Иоанна Грозного, через западную Дарью переправлялся Дженкинсон, едучи из московского государства в Бухару, чтобы способствовать возобновление торговых сноше- /191/ ний Европы с крайним востоком сквозь Среднюю Азию. Моряк Вуд, в 30-х годах нынешнего столетия, занялся истоками Аму. С тех пор, особенно благодаря нашим успехам в Туркестане, - река достаточно хорошо известна, начиная от низовьев. Сравнительно недавно еще выражались сомнения относительно ее судоходности на очень значительном протяжении. Необычайно скоро образующиеся и снова исчезающие отмели могли, будто бы, затруднять всякое правильное движение по своевольной, стремительной Аму. Между тем, по Страбону, она вполне служила для сплава индийских товаров в Каспийское море, так как (если доверять туманным показаниям древних) вливалась туда. Наш почтенный ученый Ханыков в «Описании Бухарского ханства», изданном в 1843 г., прозорливо высказал: «Река судоходна более чем на 1100 верст, представляет важную коммерческую дорогу, нередко протекая обработанными и заведенными местностями, соединяясь через Арал и Сыр-Дарью с туркестанскими базарами. Удобства эти остаются без пользы - вероятно дотоле, пока какая-нибудь европейская держава не привьет силой туземцам побольше деятельности и догадливости». Предсказание исполняется. В конце июня /192/ 1890 года от Чарджуя пошел в Казалинск пассажирский пароход. Это - факт в высшей степени знаменательный, но пропущенный печатью без внимания. Он гораздо осязательнее гадательных выгод, которые бы могли получится от искусственного поворота Аму в Каспийское море. Теперь, - когда оттуда проложена вглубь страны железная дорога, - проект является уже мало своевременным. Стоит ли затрачивать десятки миллионов на дело, которое, пожалуй, не даст и половины ожидаемых положительных результатов? Местный инженер Н. И. Толпыго, в одной статье о наших экономических задачах, напечатанной в «Русском Вестнике» 1888 г., затронув этот вопрос, разумно замечает: «Для чего непременно плавать по воде там‚ где ее нет, когда с не меньшим удобством можно ездить по суше?» Дальше он шаг за шагом разбивает чересчур пылкие доводы тех лиц, которые хотят, во что бы то ни стало, доказать, будто Аму прежде неоднократно впадала в Каспий, следовательно способна пробиться туда и теперь, если ей окажет помощь человеческое искусство.