Давид Гай - Катарсис

– Ну, это длинная история. Как-нибудь расскажу.

…В конце одной из аллей сопровождающий указал, что пора возвращаться.

– Смотри…

Юл, воздев руки, восхищенно указала на небо.

– Удивительно! Звездный дождь! Или мерещится?!

Восторг лился из нее. Дан не предполагал от спутницы такого накала эмоций и тоже задрал голову. И впрямь, падающие звезды оживили небосвод, метеорные потоки оставляли нежное розово-голубое свечение, словно перед взором в туманной дымке разворачивалась гигантская импрессионистская картина. Полная луна помогала видеть, как крошечные метеорные частицы прочерчивали прямые сплошные и прерывистые линии, вспыхивали в виде вереницы, а иногда одного или нескольких огненных шариков.

– Что это? – вопрошала Юл, задрав голову, насколько могла, и ухватившись за Дана, чтобы не потерять равновесие.

– Метеориты резвятся. Наверное, Персеиды, я читал об этом. Образуются из кометного хвоста и атакуют атмосферу крошечными частицами льда, пыли и микропород. Но почему сейчас? Обычно Персеиды в середине августа появляются. Нынче чуть опоздали, а может, это финальный аккорд?

– Господи, не все ли равно… Красота-то какая офигительная! – Юл упивалась зрелищем.

– В зрелости так не тревожат меня космоса дальние светы, как комариная злая возня маленькой нашей планеты…

– Ты о чем? – она опустила голову и посмотрела недоуменно. – Не усекла.

– Просто стихи. На злобу момента. Навеяло…

– Твои стихи?

– Не мои, я вирши не сочиняю. Не умею.

– Повтори, пожалуйста.

Он исполнил желание Юл.

– Да, это верно. Комариная злая возня … Всякой чепухой занимаемся, отравляем по мере возможности жизнь друг другу, врём направо и налево, а перед этим величием, – она воздела руки, – мы все так ничтожны, действительно, мелкие твари, только и можем пить чужую кровь…

– В эти дни, в эти серые годы, после рабства и мёртвых стихов ничего нет прекрасней Природы и простейших любовных грехов , – в тон ей.

– Красиво… Я стихи не запоминаю, не умею, а заучивать лень, – произнесла с сожалением. – Я не гуманитарка, училась на экономиста, евтушенок не читала, про Бродского краем уха слышала и тоже не читала. Тебе со мной скучно будет.

– Брось на себя наговаривать – у тебя много других достоинств, ты знаешь, каких. Кстати, звездный дождь – время загадывания желаний, знаешь об этом? – попытался увести ее от внезапно сменивших эйфорию грустных мыслей. – Если не секрет, что хочешь пожелать?

– Что я хочу… А какие желания могут быть у незамужней женщины с взрослой дочерью и двумя маленькими внуками… Здоровья близким, успеха доченьке в бизнесе, ну, а себе – счастья в личной жизни, – и захохотала по-прежнему , громко и нутряно, только на сей раз с примесью горечи. – Но главное, чтоб несчастья стороной обошли…

– Андрей Болконский говорил: “Я знаю в жизни только два действительные несчастья: угрызение совести и болезнь. И счастие есть только отсутствие этих двух зол”.

–Во-во, и я о том же – чтоб никто не болел, – отозвалась Юл. У грызение совести пролетело мимо пущенной в никуда стрелой, не коснулось, не задело. – Теперь твоя очередь. Валяй, писатель, фантазируй.

– Никаких фантазий, самое земное, реальное: благополучия семье моей дочери и внукам, у меня их двое как и у тебя. Видишь, какие совпадения. А чем твоя занимается?

– О, у нее замечательный бизнес! – оживилась Юл. – Продает картины по номерам.

– Что это? – не понял Дан.

– А вот что. Картины по номерам – это холст или картон с нанесенными контурами рисунка. Участки на картине и баночки с красками пронумерованы, чтобы легко определить, какой краской тот или иной участок раскрашивать. В итоге получится картина, очень похожая на оригинал. Уразумел?

– Выходит, каждый желающий может стать художником. И много таких находится?

– Уйма. У нас семейный бизнес – Марина, так дочку зовут, меня к себе пристроила, я вроде ее зама: связи с магазинами, контакты с поставщиками, ну и всякое другое… Многие любители раскрашивания по номерам покупают картины на холсте, хотят почувствовать себя настоящими живописцами. “Картон – это раскраска, а холст – картина!”

– Но это же ширпотреб…

– Не суди строго. Пусть и ширпотреб, как ты изволил выразиться, – в голосе легкая обида, – зато люди при деле, удовольствие получают, а много ли в нашей скудной жизни удовольствий… То-то и оно. Да и стоят такие наборы недорого, в общем, по карману простому люду. Нарисуют они птичек, зверушек, пейзажи, натюрморты, портреты, купят в наших же фирменных магазинах рамки, повесят на стены – и радуются. Мы им хорошее настроение создаем. А от твоих книг, к примеру, легче на душе им становится, или тоску такую в них вгоняешь, что жить не хочется, а?

– Против такого аргумента возразить нечего. Ты права, – криво улыбнулся. – От моих сочинений веселее точно не будет.

– Ладно, вернемся к нашей теме, – примирительно. – Что еще хочешь себе и близким пожелать?

– Дай подумать… Хочу дожить до того момента, когда не придется участвовать в экспериментах типа нашего, когда ложь от правды будет отличима и угнетенные мозги сограждан наших хорошенько проветрятся.

Прозвучало выспренно, стало неловко за свое откровение. В конце концов, я же не знаю Юл, чем дышит, что внутри у нее, могу только догадываться, не более… С другой стороны, не стала бы добровольцем эксперимента, если бы… – не завершил мысль. Но что-то внутри требовало продолжения: пляска метеоритов, вздохи спящего леса, знобкое, будоражащее присутствие женщины – все вместе и еще нечто неуловимое, неосязаемое сняли неловкость, и Дан заговорил неожидаемо горячо и страстно, стремясь выговориться исчерпывающе и до конца, доверившись спутнице.

– Пойми… Никакая власть не в силах заставить людей жить по ее законам; компостируй им мозги, зомбируй, забивай ватой, засерай – все без толку, ищет человек и находит свою нишу, чтобы укрыться, иначе не выжить. Сколь не давит государство, не пытается полностью, без остатка, растворить в себе, послушными и безропотными сделать – всегда островки остаются незанятой, неподвластной никому территории внутри каждого из нас, вроде пузырьков воздуха в заполненном водой графине с плотно ввинченной пробкой. Счастливы и несчастливы мы вне зависимости от государства, хорошее оно или плохое, ему только кажется, что оно владеет нашими душами – фигушки, ничего подобного, мы постигаем каждый свое сами, часто не благодаря, а вопреки. Мы как резиновые мячики: сжимают нас, давят, мнут, а мы упорно прежнюю форму принимаем.