Давид Гай - Катарсис

– Слушай, есть новость. Сногсшибательная, – приятель заговорщически подмигнул и приблизил лицо. Пахнуло несвежим запахом изо рта. – Затевается необычный эксперимент, медико-психологический, или как его там черта назвать. Все пока в тайне. Ищут добровольцев, согласных испытать новое средство на предмет освобождения от якобы пропитавшей нас всех лжи. Ни больше ни меньше! Представляешь?! И неплохие деньги сулят. Кому-то наверху неймется вставить свои пять копеек в процесс высвобождения от вериг прошлого… Ерничаю, но смысл таков. Умникам кажется: главная наша беда, что все давно живем по лжи, не отличаем от правды, погрязли в дерьме, забыли, что есть святое понятие. И живем все хуже, беднее, бесперспективнее, со всем миром в ссоре, никаких надежд, бабы рожать не хотят… Короче, умники пропаганду намерены изменить, вектор перенаправить. Если заинтересует, позвони, дам координаты организаторов, попробуй, заодно заработаешь…

С этого и началось.

Приятель вывел на устроителей, куратором их считался замруководителя администрации президента, сын века, из поколения Z, родившийся в самом начале двухтысячных и прослывший вольтерьянцем. Для него и немногих исповедующих свежие идеи коллег настало подходящее время, они из кожи вон лезли, дабы не упустить свой шанс. Возможно, именно в шалой голове вольтерьянца и зародилась мысль использовать на практике разработанные в потаенных кабинетах сверхсекретного Института пилюли правды .

Дан заполнил анкету, похожую на существовавшие в приснопамятные годы, когда его не было и в помине, но о которых был наслышан, вопросы заковыристые, он с ними справился, придраться вроде не к чему: литератор, автор полутора десятков книг, документальных и художественных, работал в известных изданиях, их, правда, закрыли как неблагонадежные, однако он там не был на первых ролях, никого из властей предержащих особо не раздражал. На зомбоящике не служил, это, бесспорно, минус, хотя для участия в эксперименте значения не имеет – он тоже врал в своих писаниях, прикрывался ложью, прекрасно понимая пагубность сего, так делали почти все, за исключением десятка-двух ярых диссидентов, однако по сравнению с выдумками на федеральных каналах его ложь выглядела мизерной, ничтожной, как жалкий, то и дело иссыхающих мутный ручеек в сравнении с водопадом нечистот, обрушивающихся на головы зомбозрителей. К тому же в правду верят только мошенники, потому что верить можно в то, чего не понимаешь, – вычитал у знаменитого историка Славишии.

Он успешно прошел собеседование, интервью, как его называли на западный лад. Беспокоило, не зададут ли коварный вопрос относительно того самого антиутопического романа – Дан подробно описал жизнь Славишии во главе с Властелином №2, на чью Резиденцию жаждал взглянуть издали хоть одним глазком, предположил, что произойдет со страной после ухода Властелина, многое нафантазировал, что-то угадал, что-то реальная жизнь опровергнула, роман никто не взялся издать, поскольку затея справедливо казалась стремной и небезопасной. Дан втихаря разместил текст в интернете и рискнул выпустить за свои средства малым тиражом в Заокеании, на русском и английском. Деньгами ссудила дочь. Знали о существовании романа немногие, бума он не произвел, рецензий почти не было, хотя откликнувшиеся хвалили взахлеб: язык замечательный, присутствует, по Набокову, возвышенная стыдливость слова (только он и мог так выразиться), образ Властелина поразительно точный…; кое-где в Сети гуляла молва – автор осмелился… замахнулся… как бы без головы не остаться… Дан считал роман лучшим из всего им написанного, своего рода компенсацией за фальшивую заказную соавторскую книжку о победоносной войне с соседями, и читавшие с ним соглашались.

Проводил беседу товарищ оттуда, интересовался ответами на анкетные вопросы, ничего иного не касался, не дотошничал, не докучал, не спрашивал про дочь-эмигрантку, лишь по одному-единственному поводу попытался залезть в душу – почему известный литератор (польстил!) все-таки решил участвовать в эксперименте. Дан не стал размазывать сопли: “Мой долг как гражданина – помочь реализовать смелый проект по улучшению жизни общества, избавлению от мешающих развитию фальши и химер…” Проводивший беседу понимающе ухмыльнулся – демагогический ответ его вполне устроил. Он же особо предупредил о неразглашении – это, впрочем, и так было понятно.

Бесспорно, меркантильный интерес, на который намекал приятель, не стал решающим в желании поучаствовать. Конечно, доллары не помешают, тем более, один бакс стоит почти сотню рублей, но суть не в деньгах – Дан сводил концы с концами, не надеясь на литературный заработок, вполне мизерный. Давно разведенный, без претензий со стороны бывшей второй половины, переводчицы, бросившей его, страстно влюбившись в итальянского деловара и отбыв с ним в Сицилию, он, больше не женившись, поднял с помощью родителей на ноги двенадцатилетнюю дочь. Бывшая жена пыталась ее забрать – он проявил упорство, включил все связи и разрушил планы беглянки. Обитала дочь после замужества в Эстии и вместе с мужем, как все аборигены, неразговорчивым и себе на уме, растила двоих мальчишек, внуков Дана. Виделись они два раза в год, летом и зимой, притом ездил к ним Дан, поскольку дочь и ее семейство терпеть не могли Славишию.

Он остался в двухкомнатной квартире на Земляном Валу. Сдача квадратных метров внаем гарантировала более-менее сносный прожиточный уровень, разумеется, без излишеств, а сам иногда бросал якорь у женщин, с которыми сводила судьба, но больше времени жил на доставшейся от отца с матерью, научных работников, невзрачной одноэтажной деревянной даче в западном направлении, в двадцати пяти километрах от столицы. Дан обожал дачу, пусть и выглядела гадким утенком среди роскошных коттеджей нуворишей, здесь ему хорошо думалось и писалось.

Многое окрест столицы изгадилось, западное же направление осталось наиболее чистым и пригодным для жилья, здесь скупили земли и обосновались министры и прочие высокие чиновники, новоиспеченные воры и бандиты, с чьей-то легкой руки именовавшиеся олигархами и просто предпринимателями, чья предприимчивость тоже была замешана на крови и жульничестве, только им повезло меньше и состояние их оценивалось не миллиардами, а цифрами, усеченными на три нуля; модные артисты, режиссеры, телеведущие и прочая публика, именуемая элитой, включая так называемых светских львиц, которых прежде звали совсем иначе.

Обитал в тех местах, в одной из разбросанных по стране Резиденций, и прежний Властелин. Оглядеть и оценить поместье во всей его целокупности можно было только с высоты птичьего полета, но вездесущие воробьи, овсянки, галки, вороны, синицы не умели разговаривать по-славишски, равно как и на других языках, их птичьи пересуды никому не понятны, к тому же маловероятно, что птицы обмениваются впечатлениями относительно увиденного на земле – мало ли красот, над которыми доводится им пролетать; еще можно было увидеть постройки с вертолета – поместье имело вертолетную площадку – однако удовольствие это доступно было лишь входящим в специальное авиаподразделение и, понятно, самому Властелину и его личным телохранителям, не покидавшим его ни на шаг, другим же пилотам и пассажирам категорически запрещалось появляться в небе над Резиденцией в радиусе 30 километров, а если каким-то невероятным образом появятся, ослушавшись приказа, то будут немедленно уничтожены ракетами класса “земля-воздух” – установки по их запуску замаскировали на отдельном участке Резиденции, эти же ракеты являлись средством защиты при атаке террористов с воздуха – такая ситуация на всякий случай тоже предусматривалась, равно как вырытый на большой глубине и забетонированный бункер, где в случае чего можно будет укрыться, жизнеопеспечения бункера хватит на полгода.