Давид Гай - Катарсис

На этом встреча завершилась.

6

В восемь утра в дверь постучали. Он открыл. На пороге стояли молодая женщина в белом халате с небольшим черным кожаным несессером и сопровождающий – тот самый белобрысый охранник, забравший у Дана вчера книги, ноутбук и смартфон. Они поздоровались, вошли внутрь, женщина открыла несессер, достала флакончик с белыми продолговатыми таблетками, отсыпала себе на ладонь одну и передала Дану вместе с миниатюрной пластиковой бутылочкой воды.

– Меня зовут Оксана, я буду приходить к вам в это самое время весь месяц. Примите, пожалуйста, эту таблеточку внутрь, запейте водичкой. Таблеточка не горькая, глотайте спокойно.

Дан выполнил просьбу и задержал взгляд на женщине. Миловидная, с увитой вокруг головы светлой косой, и голос приятный, теплый, внушающий доверие. Фрикативное “г” подчеркивало южный говор.

– Откуда вы, Оксана?

– Из Лужанска, – охотно ответила. – Там война была, ну, вы, наверное, помните… Отца убило, я тогда соплюшкой была. С мамой и старшим братиком переехали в Славишию, намыкались, поскольку укропы, потом ничего. Я учиться пошла, стала медсестрой.

Упоминание Лужанска царапнуло – об успешной операции по захвату граничащей со Славишией области соседней республики он рассказывал в книжке, которой теперь стыдился.

– Понятно… Спасибо, Оксана, буду ждать вас каждое утро.

– І вам спасибі , – она улыбнулась и протянула тетрадь учета. – Будьте ласкаві, розпишіться ось тут, що прийняли ліки , – неожиданно произнесла по-укропски и бросила беглый взгляд на сопровождающего. Тот и бровью не повел: то ли не понял, что на вражьем языке обмолвлено, то ли сознательно пропустил мимо ушей.

После завтрака Дан вернулся в номер, сел в кресло и прислушался к себе. Итак, пилюля правды полностью растворилась в желудке, попала в кровь и начала путешествовать по телу, конечная цель – префронтальная кора, отвечает за отбор и классификацию поступающей информации, принятие решений, волевой контроль и регуляцию социального поведения. Перед поездкой в пансионат Дан прочитал несколько статей по поводу работы мозга, и теперь, теоретически более-менее подкованный, мысленно жонглировал этими понятиями. Внутри же себя никаких перемен не ощущал, и было бы странно, если бы происходило по-иному.

К десяти часов Дан занял место в кинозале, в третьем ряду вблизи выхода. Он всегда старался садиться поблизости от выхода – легко смыться от скуки или чего-то другого, опасного, пожара, к примеру, или теракта; при этом вовсе не считал себя трусом, более того, был уверен, что с ним не случится ничего, угрожающего жизни. Однако по привычке садился у выхода.

Окна были плотно зашторены, свет в зал не проникал, горели притороченные к потолку светильники. Он покрутил шеей – Юл отсутствовала. Вошла она, словно крадучись, странно озираясь, за полминуты до того, как светильники начали гаснуть, бегло оглядела заполненное группой “красных” помещение, взгляд уткнулся в Дана, и она плюхнулась рядом, благо стул был не занят. На ней была темная юбка и плотно облегающая бирюзовая водолазка.

– Привет! – поздоровалась по-свойски, как с приятелем.

Зрачки их встретились. Дан сходу не смог определить цвет ее глаз в окантовке ресничной туши и подбровных слабых голубоватых теней, через несколько мгновений сделал вывод – темные, смахивают на вишню; гулкие удары его сердца зазвучали, как метроном, и потекли флюиды, неощутимые веяния, невидимые волны, он чувствовал их нутром, волны пересеклись, и Дан испытал легкое сжатие в груди. Юл не уводила зрачки, и так они поглощали друг на друга, пока не погас свет.

Он вдруг вспомнил читанное когда-то и засевшее в одной из ячеек памяти, повторил про себя: “Мы заблуждаемся, говоря о выразительных глазах. Веки, брови, губы – все черты лица передают состояние чувств, но глаза – лишь цветные стеклянные капли”. Глаза севшей рядом отнюдь не выглядели для Дана ничего не выражающими каплями.

Темный экран ожил, вкрадчивый, с тонкими модуляциями мужской голос из аппаратной пояснил, что сейчас присутствующие увидят фильм, смонтированный из фрагментов старых и новых телепрограмм, сюжетов, постов в Сети: наверняка многое забылось, и теперь появится возможность освежить былые впечатления. Просьба не высказывать вслух никаких реплик, ни одобрения, ни возмущения – будет возможность все обсудить на специальных семинарах. Итак, мы начинаем…

На экране медленно поплыли строчки, заиграла тихая музыка. Текст на экране проникновенно, внимчиво читал невидимый диктор – казалось, он получал неизъяснимое удовольствие от произнесения того, что еще лет пять назад и даже меньше каралось наказанием.

…В нашем мире всё кажется имитацией, эрзацем, всё “понарошку” – включая то, что всегда было абсолютом: жизнь и смерть, война и произвол, пытки и ненависть к насилию. Всегда было то, что не допускало компромиссов, было делом чести, потому что имело слишком высокую цену, оплаченную кровью и болью людей. Но мы живём в другую эпоху, где слова: военный преступник, десять тысяч трупов в Шахтбассе, восемьдесят убитых в “Боинге” детей, государственная ложь, пытки политзаключённых, – не значат практически ничего.

Это медийные штампы, фигуры речи, – всё что угодно, кроме реальных значений.

Слова потеряли исконный смысл, между звуком и смыслом выросла надёжная стена бесчувствия, по одну сторону которой – боль и кровь, ненависть и отчаяние, проклятия и смерть. А по другую – зарплаты, высокие должности, цветы и бокалы шампанского, улыбки и награды – из рук “режима”.

Можно пожимать руку террористу, беседовать о патриотизме с убийцей мирных граждан, можно величать кровавую мразь по имени-отчеству, можно пить шампанское с палачом невинных детей и сниматься с ним на фото – для истории.

Можно – всё. Потому что слова (кровь, убийца, смерть, война) потеряли связь с реальностью.

Жить в лживом мире постепенно привыкаешь – и он уже не кажется выморочным и абсурдным. Сегодня ты кричишь о пытках, бессудных казнях и полицейском режиме, бьёшь кулаком в идейную грудь, – а завтра пьёшь с палачом перед камерой, игриво шутишь с ним и улыбаешься в объектив. Тоже мне – невидаль. Такова эпоха…

Не успел зал продохнуть и осмыслить запечатленное на экране и усиленное дикторским исполнением, как появились другие строчки и зазвучала другая мелодия – более быстрая и энергичная, напоминающая оперную увертюру.

Славишия – это страна, которая управляется зомбоящиком. Гуляет в Сети такое высказывание: “дайте мне пульт от телевизора, и через полгода я сделаю президентом табуретку”. У кого в руках джойстик от Первого канала – тот и царь горы.