Владимир Шак - Апельсины у кромки прибоя

— Рядом с нашей зоной на поселении находилась семья литовцев — мать и дочь по имени Регина. Вот она, Регина, меня и провожала домой вечером 25 марта. Любила она меня. И я ее любил.

— В сиреневом тумане слова прощальные вы друг другу говорили, что ли?

— Точно! Ярчайшее северное сияние полыхало у нас над головами — почему-то с сиреневым оттенком. И туман поэтому сиреневым был.

— Регина знала о песне?

— Я ж ее в поезде записал! И, согласно моему варианту, звезда в «Сиреневом тумане» — та, которая над тамбуром горит, не полночная, а полярная. И заключительный куплет в песне исполняется обычно не в моем варианте. Я ж в нем конкретно о зоне говорил: «Остались позади все встречи, расставанья, / Остались позади тюремные года. / Все скрылось, как во сне, в сиреневом тумане, / Лишь светит, как маяк, полярная звезда».

— Привезли вы, значит, «Сиреневый туман» в Москву, а озвучили его где?

— В Москве же, в ресторане «Метрополь», куда меня зазвали на ужин кореша Золотого Зуба, которым я из Воркуты маляву — послание, т.е., доставил. Из «Метрополя» песня и пошла гулять по стране. А в середине 70-х точно так же загуляла по широким просторам Союза еще одна моя песня — «Морячка», которую первым услышал Владимир Высоцкий.

«Вернулся я из очередного рейса, а песню мою на берегу вовсю шпарят»

— Где и как вы с ним познакомились?

— В 1975 году в Паланге — это когда я на базе «Океанрыбфлота» работал. А Высоцкий в санатории местном проходил курс лечения. Кажется, почки его беспокоили. Свел нас брат моего приятеля, судового инженера-электрика. Знаю, что брат этот имел чин майора, а где конкретно служил — никогда не распространялся. По его словам, Высоцкого он не однажды с кичи — из милиции, вытаскивал. И Вова его уважал искренне. Ну, набрал я закуски на всю компанию и покатили мы на такси в дюны, на берег моря, где людей поменьше. В тот период, к слову, я работал начпродом на большом траулере — любой дефицит имел, включая коньяк «Наполеон».

— Гитару тоже прихватили с собой?

— И я, и Высоцкий с гитарами к морю поехали. А при расставании, через две недели, Высоцкий мне подарил свою гитару — она по сей день у меня находится. А я ему свою отдал. Скромную, небольшую.

— Как через две недели? А санаторий?

— Высоцкий туда лишь отмечаться ездил, а жили мы с ним в одной комнате в рыбацкой межрейсовой гостинице. Там я ему, 9 мая 1975 года, как раз и исполнил только-только написанную песню «Морячка».

— Вы о какой «Морячке» все время говорите, давайте определимся. О той, в которой имеются вот эти слова: «А когда на море качка / И бушует ураган, / Ты приходи ко мне, морячка, / Я любовь свою отдам»?

— Ну, конечно, о ней! «Знаешь, Черный, — заявил, услышав песню, Высоцкий, — твоя „Морячка“ пройдет от Клайпеды до Камчатки. Ни одну свадьбу не минует». Так она ему понравилась.

— Каким человеком вам Высоцкий показался?

— Хорошим мужиком! Если не считать одного его недостатка: против ничего нельзя было ему говорить — сразу в драку лез. Очень вспыльчивый был. Высоцкий, кстати, откровенно завидовал мне: ты, говорил, зону прошел, в загранку ходишь. А я пытался на китобойный флот записаться, но не получилось — здоровье подвело. Чему ты, Вова, возражал я, завидуешь? Моим отмороженным на Печоре ногам? Выпавшим от цинги зубам? Тем не менее, большими друзьями мы расстались. Правда, у меня к тому моменту уже руки тряслись.

— От выпивки?

— Ну а от чего ж еще! А вот с «Морячкой» Высоцкий угадал таки: вернулся я из очередного рейса, а песню на берегу уже вовсю шпарят.

— Скажите, Виталий Иванович, вам не обидно, что ваши песни как бы безымянными остаются вот уже несколько десятилетий?

— Да я счастлив от того, что их поют и что они нравятся людям!

В тему

В разное время о том, что авторство слов «Сиреневого тумана» принадлежит их родственникам, заявляли сын Юрия Липатова и вдова поэта песенника Михаила Матусовского. Однако в Российском авторском обществе эти претензии не подтвердили.

_***_

Сиреневый туман

[Авторский вариант]

Сиреневый туман над нами проплывает,

Над тамбуром горит полярная звезда.

Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,

Что с девушкою я прощаюсь навсегда.

А рядом ты стоишь и слезы утираешь,

Быть может, через год свиданья час придет.

Быть может, через день меня ты потеряешь,

Быть может, через два другого ты найдешь.

Я помню все слова, что ты тогда сказала,

В глазах твоих больших волненье и печаль…

Еще один звонок и смолкнет шум вокзала,

И поезд улетит в сиреневую даль.

Остались позади все встречи, расставанья,

Остались позади тюремные года.

Все скрылось, как во сне, в сиреневом тумане,

Лишь светит, как маяк, полярная звезда.

_***_

[ Вариант, приписываемый Михаилу Матусовскому]

Сиреневый туман над нами проплывает,

Над тамбуром горит полночная звезда…

Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,

Что с девушкою я прощаюсь навсегда.

Ты смотришь мне в глаза и руку пожимаешь;

Уеду я на год, а может быть, на два,

А может, навсегда ты друга потеряешь…

Еще один звонок, и уезжаю я.

Последнее «прости» с любимых губ слетает,

В глазах твоих больших тревога и печаль…

Еще один звонок, и смолкнет шум вокзала,

И поезд улетит в сиреневую даль.

Сиреневый туман над нами проплывает,

Над тамбуром горит полночная звезда.

Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,

Что с девушкою я прощаюсь навсегда.

[ Фото Сергея Томко ]

Виталий Зверев с гитарой, подаренной Владимиром Высоцким

История 11-я. В Темировке петухи поют сразу на три области

МИМО этого села, расположившегося на стыке Запорожской, Донецкой и Днепропетровской областей, равнодушно проехать невозможно. Сияющий за подсолнечным полем маковками куполов сельский храм так и зазывает проезжающего по трассе из Гуляйполя в Донецк заглянуть в Темировку, в которой однажды — осенью 1918 года, австрийские стрелки едва не захватили в плен самого батьку Махно.

По собственным батькиным признаниям, приняв с отрядом гуляйпольских повстанцев бой в Темировке и, отходя из села, в самый критический момент схватки, будучи окруженным стрелками, батька «начал уже пробовать револьвер, чтобы приложить его к своему виску». Атамана своего повстанцы тогда отбили. И вскоре захватили неприятельский воинский эшелон, в котором, кроме оружия и боеприпасов, обнаружили в огромном количестве… банки с вареньем, бутылки с настойками и ящики с фруктами.

***

Перед входом в храм, как я выясню, заехав в село, — две памятные доски. Та, которая крупнее, уведомляет, что храм построен на пожертвования главы местного счастного сельхозпредприятия «Мир» Александра Чуба «для духовного зростання нащадків». Надпись на меньшей доске — она справа от входа, гласит следующее: «Этот храм построен в память о моем сыне Александре».