Сиара Симон - Пастор

Это было так грязно: её юбка задрана до пояса; мои брюки спущены достаточно, чтобы были видны яйца; старый ковёр, соприкасающийся с моей голой задницей и спиной. То, как она бесстыдно объезжала меня, то, как мой член тёрся обо все её правильные места — это было наше возбуждение; и, Боже, я хотел жениться на этой женщине, сделать её своей, посадить в клетку и никому не показывать. Хотел владеть ею, брать её, наслаждаться ею. Хотел, чтобы мы так и остались лежать на этом старом ковре навсегда: она, сидящая верхом на мне, её затвердевшие соски, жаждущие моих прикосновений, и эта озорная киска, доящая мой член.

— Кончай, — произнесла Поппи хрипло. — Хочу увидеть, как ты кончишь. Мне нужно это.

Моя челюсть была сжата, поэтому я не смог дать ей ответ, и был так близок, чтобы кончить. Я не испытывал такие ощущения несколько лет, когда это чувство возникает где-то в позвоночнике и продолжает свой путь прямо в пах.

— Не сдерживайся, — умоляла она теперь, ещё больше ускоряясь и нажимая на мой член. — Отдай мне всё до последней капли.

Дерьмо, эта женщина была чертовски грязной на язык. И идеальной. Это был чистый инстинкт, который заставил меня схватить её за бёдра и тереться об неё быстрее и сильнее; мой мозг был заполнен образами её бледно-розового клитора, её пухлых половых губок и воспоминаниями о вкусе её сладостного мёда — Поппи прервала мои мысли тихим стоном при виде моего оргазма, бьющего струёй в мой живот. Было так много всего, и часы словно превратились в секунды, пока наши тела искали своё освобождение.

И в этот самый момент — на пике моей высоты и пике её жадной победы — наши взгляды встретились, и мы забыли обо всех наших барьерах, просто став незнакомцем и незнакомкой, Тайлером и Поппи. Мы просто были мужчиной и женщиной, Господь создал нас как Адама и Еву, и мы просто были самими собою. Мы были существами, созданиями божьими, и я заметил, что она ощущала то же самое. Мы были одним целым.

Мой оргазм утих, но я едва мог дышать, едва мог понять, что сейчас произошло, в то время как Поппи провела рукой по моему животу, окуная пальцы в сперму, и поднесла их к своему рту. Мой член снова начал твердеть, когда я наблюдал, как Поппи посасывает свои пальцы.

Я откинул голову на пол, осознавая, что уже больше никогда не смогу вычеркнуть эту женщину из своей головы. Она была одной из тех женщин, которые будут делать тебя твёрдым снова и снова, именно той женщиной, с которой можно трахаться всю неделю, но так и не перестать хотеть большего, и это плохие новости для моего самоконтроля. Реальность начала накрывать меня, а вместе с ней пришли стыд и совесть.

— Это просто сводит тебя с ума, — спросила она через какое-то время, — знание того, что я прикасалась к себе каждый раз, сидя в той исповедальне недалеко от тебя?

Я прорычал. Блядь, конечно, это сводило с ума.

— Поппи, — позвал её я, но затем запнулся.

Что я должен сказать ей после всего произошедшего? Сознаться в том, что чертовски сожалею и что не хотел её обидеть, а затем вдобавок рассказать о том, как глубоко она под моей кожей?

— Я поняла, — прошептала она. — Мне тоже жаль.

Она поднялась и принялась поправлять свою одежду, в то время как я вытер живот своей рубашкой и принял сидячее положение. Происходило ли это всего минуту назад, когда целая вселенная сузилась до меня и неё, до наших вздохов и пота, нашего траха без реального секса? А теперь это место казалось таким огромным и пустым, и только кондиционер нарушал наше молчание.

Церковь была пуста. Горожане не стояли у прохода, чтобы забросать меня камнями и вынести приговор. Мне это просто сошло с рук.

И всё же почему-то мне было паршиво.

Поппи и я даже не попрощались. Вместо этого мы просто смотрели друг на друга, уставшие и потные, пропахшие сексом, а затем она просто ушла без слов.

Я медленно плёлся к своему дому, грязный, снова твёрдый и ненавидящий себя.

ГЛАВА 7.

Моя входная дверь скрипнула, и я подскочил со своего кухонного стула, ожидая увидеть Поппи, или орду разъярённых прихожан, или епископа, который отлучил бы меня от службы навсегда, но это была Милли, а в её руках контейнеры с замороженной едой.

Она прошла мимо меня в кухню, вечерний свет сиял сквозь её жёсткий кирпично-красный парик, когда Милли начала выгружать свою ношу.

— Ты слишком чистый, — сказала она вместо приветствия, хмурясь при виде идеальной столешницы. — Мальчики твоего возраста должны быть неряшливыми.

— Я вряд ли мальчик, Милли, — ответил я, подходя к ней, чтобы помочь загрузить еду в морозильник.

— В моём возрасте все моложе шестидесяти — мальчики, — пренебрежительно ответила она, прогоняя меня со своего пути, чтобы поставить одно из блюд в духовку.

Милли можно было дать приблизительно сто тридцать лет, однако она была не только самой активной из моих прихожан, но и самой сообразительной в финансовых вопросах нашей церкви. Она была единственной, кто настаивал на том, чтобы мы перешли на iPad и Squares (прим.: терминал как замена традиционного кассового аппарата, представляет из себя подставку, оснащённую приёмником пластиковых карт, на которой закреплён iPad) для продажи нашей выпечки и для пятничных дней жареной рыбы, а также была инициатором проведения высокоскоростного интернета, в то время как нигде в городе его ещё не было.

Она также приняла меня как своего рода проект, когда я только сюда переехал, незнакомый с городом и с домами в любом другом месте, кроме модных квартир Мидтауна с Chipotle (прим.: сеть ресторанов в США, Великобритании, Канаде Германии и Франции, специализирующаяся на приготовлении буррито и тако. Название компании происходит от мексиканской приправы чипотле) в нескольких минутах ходьбы. Она сразу же обратила внимание на мой возраст и внешний вид (даже дала мне прозвище «Отец Что-За-Неряха») и взяла за привычку появляться один раз в неделю с готовой едой (хотя я и протестовал тысячу раз подряд, что смог бы и сам готовить себе [в основном рамен (прим.: имеется в виду лапша быстрого приготовления), но всё же]). А после того, как Милли встретила мою мать, и они провели час за разговорами о лучшей температуре воды для приготовления теста для пирога, всё было кончено. Милли понравилась моя мама, а также и мои братья, которые получали пакеты с печеньем, посылаемые каждую неделю в их прилизанные офисы в центре Канзас-Сити.

Кроме сегодняшнего дня, когда мне совсем не хотелось принимать её шумные возгласы, суету и внимание. Я чувствовал себя недостойным всего этого — этих дома, работы, города — и мне хотелось просто умереть, сидя на этой кухне.

Нет, это была ложь. Мне хотелось сделать кое-что: бегать, или поднимать какие-нибудь тяжести, или чистить плитку до тех пор, пока мои руки не начнут кровоточить — мне хотелось покаяться. Забавно, как много раз я скрывал свою настоящую сущность за покаяниями, пользуясь Божьей любовью и его прощением, и моей первой реакцией после случившегося с Поппи было наказать себя.