Людмила Рогочая - Кубанский шлях (СИ)

- Что ваша собака три дня не ела? Набросилась на кости, как дикий зверь, прям, чистый волк! - воскликнул, входя в комнату, Павел.

Фрол протянул ему деньги. Тот внимательно изучил монеты, попробовал их на зуб, бережно завернул в тряпицу и спрятал за пазуху. Баба высунулась из-за дерюжки.

- Дядя, а что там, в Задонье? Какая жизнь? - не утерпел, чтобы не спросить, Степан. - Жизня везде, ребяты, одинаковая. Не ты её, так она тебя, - промолвил, хозяин, замыкая сундук, - воля манить многих. Ищуть её, добиваются. А Задонье - степь бескрайняя, реки полноводные, зверь непуганый, птица несчитанная. Но ухо держи востро. Есть разбойники, как везде по Руси и по Дону. Есть черкесы, турки, ногаи, другие племена. Вот что я скажу: надо коней вам раздобыть. Верхи легче. Но у меня продажных коней нету, - вздохнул Павел. Потом ещё раз вздохнул, жалостно посмотрел на приятелей:

- Ладно, пойдём харч собирать. А вы пока побудьте в хате, отдохните.

Павел с женой вышли.

Фрол умостился на лавке, вытянув ноги. На щиколотках в тех местах, где тёрлись кандалы, появились ранки, которые он припорашивал пеплом от костра. Сейчас они воспалились. Но не это его беспокоило.

- Стёпа, Стёпа, не спи, - прошептал он, - хозяева нарочно оставили нас одних, чтобы мы уснули. А потом придут, тюкнут топором, и всё - денежки их. Ты видел эту бабу! Такая и глазом не моргнёт. Правильно сказал Трофим: змеюка! Сучка ярая!

- Да откуда они знают, сколько у тебя денег! Ты так торговался, будто отдавал последние. А потом мне дядька Павел понравился. Толковый мужик.

Только молвит странно: вроде и по-нашему, а кой-чего и не понимаю.

- Мы тоже с тобой неодинаково разговариваем. Ты всё как по-писанному говоришь, на "О" нажимаешь.

- Мир большой и разный, - вздохнул Степан.

Он помолился и поцеловал образок. Потом улёгся и одними губами начал свою привычную беседу со Степанидой.

- Опять ведьмачишь? - проворчал Фрол, намереваясь караулить мешок.

7. За Доном

Лунная дорожка и частые звёзды, отражающиеся в воде, завораживают таинственностью. Тишина. Слышен только лёгкий всплеск воды от весла. Бударка пристала к берегу. Первой из лодки выпрыгнула собака, и за ней - люди.

Фрол с восторгом посмотрел вдаль, пытаясь увидеть новую землю. Но ещё темно и подробности не различимы. Всё равно ликующая радость переполняла его:

- Вот она, воля!

Степан тоже довольно расправил плечи, вздохнул полной грудью, присоединился к Фролу:

- Вольная земля!

Павел, не разделяя их восторга, - для него это будничность, всё же поддержал их:

- Да, ребяты, Задонье! Казакуйтя!

Он стал лицом к степи и, со знанием дела, произнёс обычное напутствие, повторяемое не один десяток раз:

- Слухайтя: будетя идти - чтоб солнце из-за левого плеча. Направо не завертайтя. Там на Мокрой Чубурке староверское селение. Они казаки, в нашей одёже ходять, так же дерутся как мы, саблями и шашками, тольки злые. К себе не подпустять, и даже воды не подадуть. Слева озорують наши казачки́, разбой творять. Вам идти прямо. Апосля, вёрст через семьдесят, явится река, ногаи её называють Е́я или Ея́. Их не разберёшь. Не такая широкая, как Дон-батюшка, но стружки Стеньки Разина в устьице захаживали. За рекой начинается дикая степь, а там и наши, и ногайцы, и татары разныя, и разбойники. До самой Кубани. А за ней сторона Черкесия. Раздобудьтя себе коней, а потом уж выбирайтя место. Кубыть, прибьётеся к кому, к кордону какому-нить, запишитеся в казаки... Ай, наблукаетя, чаю.... Тольки не попадайтеся на глаза ногайцам и татарам, поймають и продадуть туркам в рабство. Они хоть и за нас, но сами по себе. Запомните: только труса пуля и сабля всегда найдуть, а смелого и смерть побоится, сторонкой обойдёть. Ну, бывайтя, помогай вам Бог.

Павел перекрестил приятелей на прощанье, сел в лодку и, не оглядываясь, поплыл к противоположному берегу. Товарищи со смятением посмотрели ему в след.

- Что, Степан, боязно?

- Да, как-то не по себе стало. Незнаемое, неведомое....

- Всё ж лучше, чем ноздри вырвут и на каторгу, - подвёл черту Фрол.

С восходом солнца беглецы тронулись в путь. Пока оно светило сзади, Степан и Фрол шагали довольно бодро, обращая внимание на всё, что встречается на пути. Жёлтая, выгоревшая бесконечная степь: с пожухлой травой, отцветшим ковылём, с редкими балочками в зарослях тёрна, шиповника, калины, бузины. Ближе к полудню - солнце в глаза, знойный ветер, бьющее по ногам сухое перекати-поле, запах терпкой полыни и усталость.

К вечеру встретилась на пути гора на ровном месте. Они даже обошли её вокруг, дивясь её правильному, округлому виду.

- Не иначе люди насыпали. Для чего сей курган, неведомо, - заметил Степан.

- Знамо дело, люди. Для чего-то нужно было. Может быть, на нём дозор стоял, смотрел кругом, чтобы врага не допустить к селению.

- А селение где?

- Враги, наверное, разорили, время тоже не пожалело....

В первый день, любопытство, конечно, преобладало над остальными чувствами. На другой день та же картина: степные дали, непуганые птицы и звери, запахи незнакомых приятелям трав - и снова горячий ветер. Приятели уже не столько глядят по сторонам, сколько вперёд.

- Идём, идём, и ни-че-го, - сокрушается Фрол.

Степан, подозвал разгулявшуюся собаку, в сомнении покачал головой:

- Не сбились?

- А кто ж его знает! Вроде, идём прямо.

Вот из-под ног выпорхнули фазаны, вокруг свистят перепела. Лёгкая добыча! Но приятели не останавливаются. Еда есть, что ещё надо! Водой бы разжиться. Попробовали вчера набрать её из речушки, покрытой плесенью, водорослями, тиной, - бр-р, отрава!

- Смотри, лошадь! - зашептал восхищённо Степан, указывая на курган, опять возникший на горизонте. На его вершине, в блеске утренних лучей солнца, красовался, словно точёный, рыжий конь. - Давай, поймаем! Нам же нужны кони!

Фрол усмехнулся:

- Ай, не поймаем. Ты что не понял? Это дикий конь. Зверь, одним словом. Вот смотри! - Фрол свистнул - и конь в мановенье ока исчез.

Солнце уже в зените. Ни лесочка, ни тенёчка. Сели обедать на солнцепёке, запили тёплой солоноватой водой из Павловой кубышки, и дальше в путь...

Солнце на закате - усталые приятели, изнывающие от зноя и жажды, медленно бредут по выжженной степи, следом плетётся пёс с высунутым языком. И только ночь останавливает их движение. Где тьма застала, там и легли, пожевав остатки засохшего хлеба.

На четвёртый день уже с раннего утра товарищи почувствовали иное дыхание ветра, яростное, обжигающее. Солнце сначала побледнело, а потом и вовсе скрылось за пыльной пеленой. Запершило в горле. Затем стало трудно дышать. Ветер усилился: он жёг кожу, засыпал пылью глаза, нос, рот. Потеряв направление, Фрол и Степан брели наугад, пока не поняли, что сбились с пути. Укрыться было негде, и они, ничего не видя вокруг, продолжали движение вслепую.... Им казалось, что идут бесконечно долго. Хотелось есть, но на пути никакого затишка.... Беспросветная, серая от пыли степь и ветер....ветер...