Владимир Кирсанов - 69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы

Ивнев и сам устраивал такие вот смертельно-любовные игры с мужчинами, которые ему нравились. Одно время среди знакомцев Ивнева значился музыкант и журналист Всеволод Леонидович Пастухов, который рассказывал, как «в одну из ночей, когда мы были вдвоем, и уже много было выпито и переговорено, с Рюриком случилась внезапная перемена. Он посмотрел на меня полусумасшедшим взглядом и сказал: «Ты такой хороший, и я боюсь, что тебя испортит жизнь. Я хочу теперь, сейчас же убить тебя».

Пастухов подумал, что это всего лишь шутка, и ответил: «Что же, это хорошая мысль». Ивнев тем временем выхватил револьвер и навел его на Всеволода. «Было что-то в его нервно подергивающемся лице, что вдруг меня испугало, но я равнодушным голосом сказал: «Рюрик, бросьте ваши глупые штучки. Вы меня своим незаряженным револьвером не напугаете». Но в это мгновение раздался выстрел, и Пастухов почувствовал, как пуля просвистела мимо его виска…

Ивнев так напугал юношу, что тот перестал встречаться с ним и отвечать на телефонные звонки.

Так что «Четыре выстрела…» доказывают: Ивнев просто-таки обожал Есенина – и не только в качестве поэта. Огонь в орудии убийства должен был уничтожить эту любовь. В одном из поэтических сборников Ивнева «огненной серии» под названием «Пламя пышет» (1913) звучит призыв к божественному огню – «…дорогой, изумительный Боже, // Помоги усыпить мне любовь». Или вот, например, откровенный садомазохизм:

Что может быть лучше крика грубого.

И взмаха плетки, и вздоха стен?

Поцелуй – укус в губы,

Мимолетный, перелетный плен…

На 1918-1921 годы приходится время наиболее активных отношений Ивнева с Есениным, вместе они устраивают литературные вечера, вместе собираются за границу. Но Рюрик, узнав об установлении советской власти в Грузии, едет на Кавказ…

Сергей и Рюрик познакомились в 1915 году на литературном вечере в Петербурге. В антракте к Ивневу подошел «хрупкий, весь светящийся и как бы пронизанный голубизной» юноша. «Вот таким голубым он и запомнился мне на всю жизнь», – напишет в мемуарах Ивнев. Эти записки проникнуты ревностью ко всем, кто претендовал на внимание Есенина, особенно пристрастны они по отношению к женщинам – Зинаиде Гиппиус, Асейдоре Дункан, претенденткам на место жены – Толстой или Шаляпиной, протягивавшим к Есенину свои «щупальца». Через пару недель после встречи очарованный Ивлев устроил вечер Есенина в шикарной квартире родителей своего приятеля Павлика Павлова. Но до этого он безвылазно провел несколько дней в полуподвальной комнате Кости Ландау – «лампе Алладина», где Есенин читал им свои стихи.

Вскоре Есенин и Ивнев обменялись поэтическими посланиями… Позже Ивнев рассуждал о том, как, попав под личное обаяние Есенина, он почти избежал его литературного влияния. «Может быть, это произошло потому, что где-то в глубине души у меня тлело опасение, что если я сверну со своей собственной дороги, то он потеряет ко мне всякий интерес…» Не просто тлело, а полыхало, грозило «самосожжением в любви».

В годы октябрьского переворота Ивнев едва не поделил Есенина с Клюевым… Но к 1919 году наметилось сближение Есенина, Мариенгофа, Шершеневича и Ивнева – так появились имажинисты. В январе 1919-го Есенину пришла в голову мысль создать «писательскую коммуну». Для нее выхлопотали квартиру в Москве в Козицком переулке. Основателями коммуны стали Есенин и Ивнев. У каждого была своя комната, но уже на «открытии» Ивневу пришлось перебраться на кровать Есенина. Впрочем, на его койке уже кто-то был… Не вынеся суровых условий теплого дома (там – редкость по революционным временам – было отопление), Ивнев вернулся в ледяное одиночество своей комнаты в Трехпрудном переулке. А Есенин, смущенный быстрым исчезновением своего верного коммунара, написал посвященный Ивневу и единственный во всем его творчестве акростих – «Радость, как плотвица быстрая...»

В 1920 году, вернувшись в Москву после поездки по России, Ивнев встретил Есенина и Мариенгофа в большом зале консерватории – «они сбегали с лестницы, веселые, оживленные, держа друг друга за руки…» Есенин и Мариенгоф жили тогда вместе и содержали небольшой книжный магазинчик, за прилавком которого периодически появлялись. Ивнев стал целыми днями пропадать в магазинчике, манкируя работой у Луначарского. Магазин Есенина он называл своим вторым домом. Издать новую книгу стихов Ивлева предложил именно Есенин – это был сборник «Солнце во гробе», следом появились «Четыре выстрела»…

«Продолжая жить с Мариегофом, Есенин и я все более сближались… но третьему здесь не было места…», – напишет спустя сорок лет, в конце 1960-х, Рюрик Ивнев. И, действительно, Рюрик третьим не стал. Место в сердце «голубого» поэта было занято Мариенгофом. Впрочем, нужно отдать должное Ивневу: несмотря на явную неприязнь к Мариенгофу, он никогда не стремился его опорочить. И даже вступился за него в мемуарах, защищая от тех, кто уверял, что Мариенгоф сознательно спаивал Есенина, пытаясь таким образом привязать поэта к себе…

Конец 1920-х годов Ивнев провел на Дальнем Востоке, работал во владивостокском издательстве, потом в Петропавловске-Камчатском – корреспондентом журнала «Огонек». В начале 1930–х возвратился в Грузию. Жизнь в провинции, возможно, и спасла его от сталинского террора. Ивлев много переводил грузинских, осетинских и азербайджанских поэтов. Во время Великой Отечественной войны был журналистом в газете Закавказского военного округа «Боец РККА».

В 1950-м вернулся в Москву, предварительно переведя на русский язык несколько здравиц в честь «усатого диктатора». «Песня о Сталине» Дмитрия Гулиа в его переложении издавалась более десяти раз.

В конце 1960-х засел за мемуары. Удивительно, что все эти истории – о Кузмине, Клюеве, Хлебникове, Мандельштаме, Есенине, разбавленные воспоминаниями о политически благонадежных Горьком, Луначарском, Маяковском и других, – печаталась в начале 1970-х в советских издательствах.

Сам Ивнев написал много «идеологически правильных» стихов, но в его квартире в Москве по-прежнему собирались осколки большого серебряного зеркала, разбитого террором века.

После смерти писателя остался немалый архив: около 1000 неопубликованных стихотворений, десятки рассказов, повестей, романов, воспоминаний… Не переиздавались вот уже почти век его ранний роман о «противоестественной любви» матери к пасынку «Несчастный ангел» (1917), одним из героев которого стал Гришка Распутин, а также трилогия о жизни русской богемы начала XX века – «Любовь без любви»…

«…Неистовый источник ересей». Марина Цветаева (26 сентября 1892 – 31 августа 1941)

В сорок четыре года вдовец Иван Владимирович Цветаев, на руках которого были маленькие дети Андрей и Валерия, второй раз сочетался законным браком – взял в жены двадцатидвухлетнюю девушку пианистку Марию Александровну Мейн. Почти ровно через год после венчания, в конце сентября 1892 года, Мария родила девочку – Марину.