Владимир Кирсанов - 69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы

В 1956 году в записных книжках Анна Баркова признается: «С самого раннего детства в половом чувствовала угрозу и гибель. С восьми лет одна мечта о величии, славе, власти через духовное творчество. Не любила и не люблю детей до сих пор, сейчас мне 55 лет. И когда мне снилось, что я выхожу замуж, во сне меня охватывал непередаваемый ужас, чувство рабства». Уже в пятнадцать–шестнадцать лет, в попытке избавиться от необычной сексуальности, Анна Баркова задавалась вопросом, как соотносятся сексуальное наслаждение и удовольствие с ощущением власти и славы? И полагала, что первое, физиологическое, – «кратковременно», а второе, идеологическое, – «длится бесконечно». Сделав такие выводы, она все же задумывалась: «Нет ли и в любви инстинкта власти?» Но если эта власть существует, то – понимала она - сама хотела бы стать только субъектом этой силы, но никогда не смогла бы повиноваться ей – чьей-то любви. Но вот быть любимой – это значит повелевать и порабощать… Главное, чего боится в интимных отношениях Анна Баркова, – это испытать слабость и привязанность к другой.

Поэтому когда в 1918 году Баркова пришла в газету «Рабочий край» в Иваново-Вознесенске (ее редактировал в будущем известный пролетарский критик и лидер «Перевала» Александр Константинович Воронский), то только с властным расчетом произвести грандиозное впечатление. Баркова сразу стала местной знаменитостью. А поэтому была представлена Анатолию Луначарскому во время одного из его визитов в Иваново-Вознесенск. После недолгой переписки наркома и провинциальной журналистки последовало приглашение переехать в Москву. Произошел головокружительный взлет. Луначарский лично занялся устройством Барковой в Москве. В 1920 году двадцатилетняя журналистка была назначена секретарем наркома и поселилась в его кремлевской квартире.

Период взаимопонимания Луначарского и Барковой длился около полутора лет. Сборник «Женщины» (Петроград, 1922) с предисловием наркома получил несколько благожелательных отзывов. Валерий Брюсов назвал поэтическую тетрадь Барковой первым «женским голосом в хоре пролетарской поэзии». Кто-то сравнил поэтессу с Жанной Д’Арк… Последнее было гораздо ближе к пониманию Барковой своего поэтического я. И в личном общении, и в творчестве она сразу же стала демонстрировать такую самостоятельность и резкость суждений, которые вряд ли могли найти понимание даже в революционные времена. Она стремилась выглядеть абсолютно независимой (в любви и поэзии) – и это было частью ее представлений о современной Амазонке, впрочем, представления эти очень скоро разбились о лагерную и тюремную реальность. В казематах Баркова испытала желание не только быть любимой, но и любить.

Примечательно, что уже в первом стихотворении «Женщины», Амазонка Барковой ищет и ждет другую – равную себе, которой готова покориться.

Поэтесса великой эры,

Топчи, топчи мои песни цветы!

Утоли жажду моей веры

Из чаши новой красоты!

Воспрянул к ней благоговейный дух мой,

Следы копыт я хочу целовать.

Освежительным ветром слух мой

Овеяли дивные слова…

Амазонка Барковой врывается в новую жизнь на «звонко-золотом коне» и ждет встречи, но не с комиссаром, купающим красного коня, а с другой революционной бестией. Она уже ищет, надеется найти старшую сестру. Да, богохульствуя, Амазонка Барковой взрывает православные храмы «в боевой запыленной одежде». Поэтому у нее нет времени и сил ждать кого-то «в садике наивных мечтаний». Но полагать, что такая Амазонка полностью отказывается от страсти, неверно. Она хочет, она жаждет любить, - но то будут не нежные лобзания с любимой…

Я не буду игрушечкой:

Невозможно, и скучно, и поздно!

Те глаза, что меня когда-то ласкали,

Во вражеском стане заснули.

И приветствую дали

Я коварно-целующей пулей.

Нужно отдать должное прозорливости Луначарского, который в предисловии к книге «Женщина» отметил, что Баркова выражает переживания героини, задержавшейся где-то «между Амазонкой и скорбной влюбленной»... В этом смысле стоит обратить внимание на два стихотворения сборника, одно из которых называется «Две женщины», а второе адресовано Сафо. В своем обращении к Сафо Баркова формулирует концептуальную сторону отношений двух Амазонок. Суть их заключается в необходимости каждой наследницы Сафо вырвать себя из любых сетей: следовать за Сафо – не принадлежать никому: мужчине, другой женщине или даже самой Сапфо.

В необозримых полях столетий

Ты – цветок – звезда сладострастная.

Опасны твои сети,

И вся ты сладко опасная…

…Сафо, вызов бросаю

В благоуханные царства твои!

Сети твои разрываю,

Страстнокудрая жрица любви.

«Две женщины» («Я боюсь бессильем заразиться…») – это, напротив, роман о встрече, пылкой любви, подобной пожару и разлуке. Новая Амазонка одинока, но свое одиночество и силу, а также мужество быть одной она понимает, сознательно отказавшись от любых привязанностей («Опечаль в последний раз мне душу. // А потом уйди, оставь меня!»). Любовь – это бессилье. Но Баркова еще не знает, что любовь становится силой там – за лагерными заборами, над бездной тюрьмы…

На квартире Луначарского Анна Баркова увидела, как легко за обедами и на вечеринках решались судьбы людей. Однажды она слышала, с каким равнодушием обсуждался расстрел поэта Николая Гумилева… Но особенно Анна, по-прежнему чувствовавшая в половом «угрозу и гибель», была шокирована поведением жены Луначарского. Что произошло между Анной Александровной Барковой и Анной Александровной Луначарской, доподлинно неизвестно, но тогда Баркова написала два письма (она вообще вела довольно активную и язвительную переписку с земляками, смело рассуждая об однополой любви). В одном, которое было адресовано той самой любимой учительнице, она сравнивала кремлевскую квартиру Луначарского с Содомом и Гоморрой. Второе письмо – для Луначарского – содержало сообщение о желании покинуть его. Баркова якобы перепутала конверты, и Луначарский прочел письмо, где рассказывалось о «кремлевском содоме»… Естественно, ни о какой помощи наркома далее не могли идти и речи. Анна едва успела опубликовать свою вторую книгу – драматическую повесть «Настасья-Костер» (1923), главная героиня которой, огневолосая атаманша, поглощена неутоленной страстью, заставляющей ее пускаться в бесконечные эротические приключения.

С конца 1920-х годов Баркову все меньше печатают. В 1931-м государственное издательство отказалось издать ее новую книгу. А в декабре 1934 года Анна Баркова была первый раз арестована.

«За счет своей некрасивой внешности она слишком усилила свое внутреннее содержание, и она этим заставила на себя смотреть как на женщину большого, пожалуй, чисто мужского ума, к тому же еще и иронического», – вспоминал Авенир Евстигнеевич Ноздрин. Именно иронические стихи, в том числе о Сталине, послужили причиной ареста Барковой. В марте 1935 года она написала наркому Ягоде письмо в просьбой расстрелять ее, так как она, революционная Амазонка, не сможет жить, имея за плечами 58-ю статью… Но Ягода рассудил иначе и приписал на деле: «Не отсылайте далеко». Пять лет Баркова провела в Карагандинских лагерях. После освобождения в 1939 году перебралась в Калугу, с которой были связаны восемь лет ее жизни. Уборщица в школе, сторож, бухгалтер в КОГИЗе.