Сухинина Н.Е. - Великая Сила Любви

У них от той поездки ворох фотокарточек. Они любят перебирать их и рассказывать. Любили. Сейчас у них другие заботы. Сейчас они спасают Максима, которого, как ни увещевала старица, не уберегли.

Впервые за совместную жизнь Тамара и Слава решили отправить Максима на каникулы в Белгород вместе с ребятами-скаутами. Они кое-что прочитали про это движение, ничего не насторожило. Воспитанному в традициях православной семьи Максиму должно быть со скаутами интересно. Сердце, конечно, щемило: впервые без родителей, как оно будет? Но руководители скаутской группы успокоили: все будет о»кей. Максим знал, они побывают на службе в храме, проедут по городу с экскурсией. Он приготовил блокнот для записей, взял с собой свою любимую иконку - Казанской Божьей матери. Да только крутыми оказались скауты. Плевать они хотели на православную программу. Вырвавшись из-под родительского контроля, подростки торопились пожить своей жизнью без уздечек, увещаний. Максим самый среди них маленький и самый совестливый. В храме он услышал матерную ругань. Испуганно посмотрел на мальчиков: - нельзя ругаться в храме, грех это...

Скауты загоготали, больно щелкнули Максима по лбу. Он растерялся, ведь ребята верующие, как же можно... Опять стал вразумлять: - Мама сказала, кто в церкви ругается, того обязательно накажет Бог.

Опять подзатыльники. Максим отошел в сторонку, а когда оживленная перед обедом толпа вывалила из храма, задержался у свечного ящика. Приглянулась ему иконка - Божья Матерь с Младенцем. максим купил иконку. Потом несколько пасхальных открыток, еще иконку. Голодные скауты ждали. Максим их задерживал. Ругнувшись на мальчика грязным словом, пригрозили: дождешься! В общежитии, где они остановились, Максим поставил иконку на тумбочку. Здоровый лоботряс протянул к ней руку, да не успел. Максим стремительно схватил иконку, спрятал за пазуху.

- С кем споришь? - покатил бочку лоботряс, надвигаясь на худенькую фигурку Максима всей массой.

- Иконка моя, я маме купил, не трогай.

- Пошел ты...

Он бил Максима по-взрослому. По голове, смачно ругаясь. Пришли сотоварищи. Никто не крикнул, не пришел в ужас - бьет маленького. Нет, они быстренько включились в дело. На слабо защищавшегося Максима посыпались и их удары. Тогда Максим лег на живот, на иконочку: - Не отдам.

И не отдал. От так отчаянно сопротивлялся, что сытые, здоровые парубки, вдвое старше Максима, не смогли отобрать иконку. Он лежал почти без чувств на полу, плотно прижавшись к его холодным плитам. Били его долго. Потом он долго плакал от боли в костях, звал на помощь. Двое взрослых, сопровождавших скаутов в поездке, утверждают теперь, что не слышали ни драки, ни детского плача. Но ведь агрессия подростков против совестливого Максима началась еще в храме, продолжалась в автобусе и ни для кого секретом не была.

Я знала, с каким нетерпением ждут Максима родители из его первого самостоятельного выхода в свет. Позвонила.

- Максим с Тамарой в больнице, - сказал Слава. Голос его был потухший, глухой. Врач, снимая побои, говорил Максиму сердечные слова: «Держись, дружок, будет немного больно, потерпи, родной...» А Максим молчал. Сжав губы, он молчал и тогда, когда расспрашивали о случившемся. Страшный стресс, непосильный для его восьмилетнего возраста. Лишь дома маме он протянул помятую иконку и сказал: - Это тебе. Я ее не отдал.

Тогда она не поняла его слов. Поняла позже, когда сидела рядом у капельницы, когда меняла компрессы на головке, когда нежно гладила лиловые синяки на ногах.

Он стал бояться людей, маленький Максим, побывавший в Иерусалиме и знающий, что ругаться в храме - грех. Когда к ним в палату заходил кто-то посторонний, он залезал под кровать и плакал. Стресс, глубокий стресс, плюс сильнейшие побои, сотрясение мозга, черепно-мозговая травма.

- Мы, конечно же, его подлечим. Но, поверьте, душевная травма еще долго будет о себе напоминать, - сказал доктор.

- Почему они ругались? - спросит Максим маму.

- Потому, что не знают, что это грех.

- Но я же сказал им, они не послушались. А почему они дрались?

- Потому что они не боятся Бога...

Непонятно, как могли попасть в скауты не боящиеся Бога подростки. Непонятно, почему сейчас, когда Максим лежит в больнице, к нему не пришел никто из родителей тех, кто его бил, не попросили прощения. Напротив, когда Тамара стала обивать пороги, ища справедливости, все отнекивались, даже осуждали ее, что растит такого недотрогу. А она растит его - совестливого. Заполнив ею, совестью, все свое сердчишко, мальчик рассчитывал, что и у других она есть. «Нельзя», «грех»... Эти слова вызывают смех только у тех, кто очерствел окончательно. Страшно, что тем подросткам еще жить и жить, а без совести... Я рассказала эту историю знакомому, отцу троих детей. Он сказал: - Если бы мой сын был среди тех скаутов, я посчитал бы, что совершил преступление перед людьми. Максим окрепнет, а вот дети, что ждет их в недалеком уже будущем?

Мамы стоят на страже. Мамы не хотят шума. Мамы готовы до конца отстаивать невинность своих оболтусов. Они не хотят видеть в этой истории глубоких корней. И хотя есть показания врачей, есть рассказ самого Максима, есть неопровержимые факты избиения ребенка подростками. Тамара и Вячеслав понимают, что добиться их наказания им вряд ли удастся. Сейчас они заняты другим. Они вытаскивают своего мальчика из глубокого потрясения. Он уже потихонечку отходит. Рисует. Нарисовал впервые после беды... Божью Матерь с Младенцем. Приходил в больницу батюшка Алексий, заглянул в палату: - Ну что, раб Божий, за православие кровь пролил?

А Максим ему в подарок иконку, самим нарисованную. Растрогался батюшка, в храме прикрепил ее на стену, всем теперь показывает, говорит: «Мне Максим подарил, раб Божий Максим.» Пока лежали в больнице, семье Минаевых дали трехкомнатную квартиру, такую долгожданную после их коммуналки. И прямо из больницы они собираются на новое место, чтобы начать жизнь заново, с чистого листа. Пусть начинают. На чистом листе хочется писать красиво и без ошибок. Это очень трудно - красиво, но еще труднее - без ошибок. Тамара много думает сейчас над тем, в чем ее просчет. Может, не надо было отпускать мальчика одного, может, рано было еще ему в воины Христовы? Но где гарантия, что подобные «скауты» не настигли бы ее ребенка в собственном дворе и не погнали бы, улюлюкая, в подворотню. И, как ни жестоко звучит, - все в этой истории правильно. Житейская история, в которой все по местам: и добро, и зло, и Божий свет, и сатанинская тьма. И она, история эта житейская, не закончилась, а только начинается. Потому что теперь Тамаре и Вячеславу предстоит возвращать по чуть-чуть своего мальчика к нормальной жизни. Они, я уверена, и после всего случившегося не будут науськивать Максима на детей: давай сдачи, защищайся. Он ведь не смалодушничал, он и защищался, только защищался не сам по себе, а как православный человек, защищая от поругания то, что давно и прочно в их семье свято. А в своих научных работах Тамара будет теперь изучать проблему не только усыновленных детей, но и проблему детей, живущих без Бога. Проблема не просто обозначилась в ее жизни, она больно толкнула ее в самое сердце и еще долго станет толкать ночами, когда Максим будет спокойно посапывать в своей кроватке.