Семён Ласкин - Роман со странностями

Знаете, кто был рядом со мной, когда я ушла туда? Кто был там?.. Меня Дельвиг встретил...

Несколько месяцев я боялся рассказывать даже друзьям о последних фразах. Почему Дельвиг? Не вызовет ли это улыбку скептиков-материалистов, не поставит ли под сомгение все, что я ощущал как удивительное, пусть и необъяснимое событие своей жизни?

О Дельвиге, пожалуй, я читал не так мало. Это были и статьи, и пре­дисловия к разным изданиям его стихотворений, а иногда и строки лицей­ских воспоминаний...

И вдруг, листая томик Пушкина, я вздрогнул, увидев знакомое имя. Эти стихи я забыл совершенно. Они назывались «Художнику», были по­священы скульптору Борису Ивановичу Орловскому. Пушкин посетил его мастерскую. Вероятно, в тот момент Поэту недоставало друга, остро чув­ствующего, возможно, не меньше, чем он сам, искусство. Событие про­изошло 25 марта 1836 года.

Грустен и весел, вхожу, ваятель, в твою мастерскую:

Гипсу ты мысли даешь, мрамор послушен тебе:

Сколько богов, и богинь, и героев!.. Вот Зевс громовержец,

Вот исподлобья глядит, дуя в цевницу, сатир.

Здесь зачинатель Барклай, а здесь совершитель Кутузов.

Тут Аполлон — идеал, там Ниобея — печаль...

Весело мне. Но меж тем в толпе молчаливых кумиров —

Грустен гуляю: со мной доброго Дельвига нет;

В темной могиле почил художников друг и советник.

Как бы он обнял тебя! как бы гордился тобой!

(Курсив мой. — С. Л.)

Из статьи искусствоведа Евгения Ковтуна в альбоме «Авангард, оста­новленный на бегу»:

«...Ермолаева и Стерлигов получили по пять лет. Стерлигов рассказы­вал: их везли в Казахстан в одном эшелоне... В степи проводили поверки, всех выгоняли из вагонов, выстраивали и начиналось: «Встать! — Лечь!» Как тяжело было поднимать Ермолаеву!..»

Из воспоминаний Владимира Васильевича Стерлигова о художнике Петре Ивановиче Соколове:

«...Мы в лагере поставили для вольных спектакль «Доходное место». Мы — «заки», «заки» — это заключенные, ты — не ты, а «зэка» или «зак». Я — «зэка». Режиссеры, артисты, художники и прочие — ЗЭКА. Художники — это Петр Иванович Соколов, Вера Михайловна Ермолаева, Володя Дубинин и Владимир Васильевич Стерлигов. Все вместе — это Мо­сква, Ленинград, Киев, Харьков, Одесса и многие другие города.

Вместо спектакля был блеск. Вольные выли от восторга, после чего последовало чудо. Небывалое происшествие. Мы были неспособны его ох­ватить.

«Дамы» вольнонаемных, то есть жены охранников, устроили нам бан­кет! (Мужья не присутствовали, но и не запретили.) Все было как на свободе, будто бы мы оказались свободными людьми. Тяжкая игра.

...В фойе второго этажа накрыли длинный стол. Украшали его вольные яства. Котлеты! Котлеты! Котлеты! (Это после супа из коричневой пены от замученных лошадей.) Котлеты! Алкоголя, конечно, ни капли. Мы — арти­сты, музыканты, художники, режиссеры, сидим за столом (все «заки»), а вольнонаемные «дамы» угощают нас. Услужают нам. Наша троечка в куч­ке: Вера Михайловна, Петр Иванович, Владимир Васильевич. Что будет — ждем и котлеты жрем. Особенно обольстительна была главная «дама» — жена начальника третьего отдела (самого грозного) Клюшина. После тра­пезы она запускала свою ручку в вазы с конфетами и горстями игриво бросала их нам. Мы принуждены были ловить их.

После стола в нижнем фойе грохнул оркестр. Заки играют для заков, и все играют в свободу. А танцующих — никого. Фойе пусто. Всех увели за проволоку. Нельзя же артисток оставить танцевать, среди них были покушавшиеся на жизнь Сталина, о чем они никогда раньше не знали.

В пустом фойе осталась только наша кучка: безногая Вера Михайлов­на, Петр Иванович и Владимир Васильевич.

Оркестр играет вальс. Паркет блестит. Танцуйте, танцуйте! Играйте в свободу!..

Париж! Да, Париж!..»

Из разговора с Верой Михайловной Ермолаевой через петербургских трансмедиумов 14 декабря 1994 года

Семен Ласкин: Вера Михайловна, Стерлигов однажды написал, что вы работали с ним в тюремном театре. Было такое или не было?

Вера Ермолаева: Это был не театр, а просто небольшой клуб. И была вокруг всякая дрянь. Но была и возможность не ходить в холод. Немного пора­ботать, немного покрасить, но так, как красить нельзя. К чему оставлять такое земле. Стыдно же. Пусть там звери были, а не люди. Все равно стыдно.

Семен Ласкин: Спасибо, Вера Михайловна. Я как-то неуверенно и тя­жело пишу эту странную книгу.

Вера Ермолаева: А ты не бойся, как не боялась я. Придумывай свое. Придумывай так, как будто был там. Не обижусь на фантазию твою.

Семен Ласкин: Спасибо, Вера Михайловна.

II

Звонок был резким и долгим, так соединяется междугородная.

Говорили из Мончегорска, города далекого Заполярья. Голос был моло­дой. Незнакомая женщина, городской библиотекарь, приглашала меня при­ехать. За окном стояла лютая зима, январь, и у меня особого желания лететь на Север не возникало. Да и чем я мог развлечь жителей города?

Оказалось, лететь нужно не сейчас, а месяца через три, весной. В конце марта к ним собиралась из Москвы некая группа, руководитель которой был едва мне знаком по случайной болтовне в поезде. Произо­шло это два года назад. В купе было жарко. Не спалось. Мы сидели на застланных койках и, как бывает, разговорились. Спутник представлял и культуру и... бизнес. Мало того! Дело, которое он организовал, так и на­зывалось: «Бизнес через культуру».

Поначалу все, о чем он рассказывал, звучало странно. Я ничего не понимаю в бизнесе. Но уже на трети пути из Москвы в Петербург новый знакомый сказал, что вот именно такой человек, как я, и мог бы им пригодиться. Я посмеялся, предупредив, что даже случайное мое участие может принести их фирме только убытки.

— Вы недооцениваете своих возможностей, — сказал бизнесмен. — Нам и не нужно никакого участия в сделках, но культурный человек, его встречи с людьми, поверьте, немалого стоят. А уж дела — это не ваше...

И вот теперь, спустя год, тот случайный спутник вспомнил ночное знакомство и дал мой телефон человеку из Мончегорска.

— Понимаете, — говорил женский голос, — это будет праздник горо­да. С. С. высоко о вас отзывался, нам бы хотелось воспользоваться его серьезной рекомендацией.

— Но что я должен делать? — продолжал удивляться я.

— С. С. везет народные промыслы, его дело бизнес, но нам мало биз­неса, нам нужна и культурная программа, вот вы и расскажите, о чем бы вам самому хотелось.

Я согласился, и причина тому была. В январские дни в Мурманске в городском театре пошла моя пьеса, и мурманчане просили быть у них на премьере. Я не поехал. И все же когда-то данное обещание продолжало меня терзать, а тут, как оказалось, я мог бы добраться до Мончегорска и через Мурманск, это не больше двух часов на автобусе.