Семён Бусыгин - Завтрак подлеца, или Небо цвета «Апероль». Инди-роман

Редактор Ольга Лебедева

Корректор Александра Ботова

Фотограф Антон Ломовский

© Семён Бусыгин, 2022

© Антон Ломовский, фотографии, 2022

ISBN 978-5-0055-2070-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Моей маме Светлане и моей жене Луизе

Самая короткая ночь в году. Самая белая.

Как в этот раз повезло с погодой! Из открытого окна веяло тёплой влажной свежестью, какая бывает после грибного дождя в погожий день. Окно моё выходило на двор бывшей психушки, в которой закончил свои годы Германн. Сегодня ты, а завтра я!

Я разговаривал по телефону с мамой, и она как опытный астролог сказала мне напоследок:

– Сегодня особенная ночь. Ты знаешь?

– Знаю, мам. Солнцестояние. Я астрономию сдавал.

– Ну вот. Проведи её с пользой.

Астрологии я уже давно не верил. Но маме не верить нельзя.

В полночь я накинул лёгкую куртку и вышел на улицу. Паб «Диккенс», как всегда, пытался заманить меня к себе сквозь светлые окна, но я даже не заглянул в них. Побрёл куда глаза глядят. Это я себя так обманывал. Сердце моё прекрасно знало, куда оно меня тащит на ночь глядя. Фонтанка, Росси, Малая Садовая, потом мимо Михайловского замка и на Троицкий мост. Успел – пока не развели. Дальше вроде не должны ничего разводить. Прямой путь на пересечение улиц Омской и Матроса Железняка к дому зеленоглазой феи с «Чёрной речки». Омск и матрос. Даже мой друг – атеист и скептик – в этом случае развёл руками и сказал, что таких совпадений просто не бывает. Это уж точно судьба.

По пути я купил розу, хотел положить под дворник её автомобиля – отчаянный жалкий жест наивного романтика. Но машины рядом с домом не оказалось. Видно, ночь она проводила у кого-то в гостях. Быть может, в чужой спальне. В груди потяжелело. Огромная многоэтажка презрительно смотрела на меня, как бы спрашивая: «Что, не знаешь даже, где её окна? Ну и чё тогда припёрся? Молчать и ждать? Тьфу… сопляк!» Подгоняемый презрительным взглядом бездушного человейника, который, казалось, даже руки сложил на груди, чтоб выглядеть более сурово, я понёс свою неприкаянную розу куда подальше отсюда. Столь холодный приём, тем не менее, не смог сбить меня с толку. Думаешь, человейник, я не знаю, что у тебя в каждом горящем окне – живая драма? Никакой ты всё-таки не бездушный.

Я пошёл вдоль железнодорожных путей по улице, названной в честь друга караульных и врага русской демократии. Хотя какой он враг, господи? Так, вдохновенный юнец, не успевший толком пожить. Интересно, каким он был, этот Железняк: умным или дураком, любил он или только смеялся над любовью?.. Ничего от него не осталось. Одна только фраза: «Караул устал…»

Это же «Чёрная речка», а где-то здесь ведь должен быть… Да! Точно! Вон он торчит! Обелиск. Место дуэли Пушкина. Пойду отнесу розу Александру Сергеевичу. «Наше всё» как-никак.

Я подошёл к обелиску. Положил к основанию розу. Отступил поодаль и стою смотрю. Что я тут делаю? Что пытаюсь почувствовать? «Я вас любил, любовь ещё, быть может…» Тьфу, блин. И зачем в Морской академии на вступительной медкомиссии заставляли читать стихи во время осмотра у хирурга? Стресс-тест такой, что ли? И почему я тогда именно этот стих вспомнил? Хотел же Некрасова прочитать: «В зимние сумерки нянины сказки…» С шести лет его везде читал. А тут вдруг: «Я вас любил…» С другой стороны, Пушкин действительно лучше подходит на случай, когда стоишь без штанов и у тебя кто-то в паху шурудит.

Неожиданно у нас с Александром Сергеевичем появилась компания. На велосипеде подъехал дедок. Он остановился метрах в четырёх от меня и встал на одну ногу, оставив другую на педали. Дедок маленький такой, ниже меня головы на полторы, но видно, что бодрый, спортивный. В полосатом поло, в шортах, сверху – лёгкая олимпийка. Велик крутой вроде. Дедок тоже встал и глядит. И ни слова. Ну, думаю, тут, наверное, всегда так. В любое время дня и ночи. Не зарастает, в общем. Как и обещал. Но вдруг дедок прервал торжественное молчание:

– А тут вроде раньше бюст был. Не помните?

– А? Что? – от неожиданности переспросил я.

– Вы ленинградец? В смысле, петербуржец?

– Я… да. Э-э… Но как бы не совсем. Я из Омска приехал.

– А! Так вот: тут раньше бюст Пушкина стоял. А потом, видно, переделали.

– Ну, не знаю. Написано вроде: 1937 год. К столетию дуэли.

– Это что на заборе написано. Я думаю, вы сами знаете, хоть и молодой. А там дрова лежат.

– Ну, может быть.

– Точно вам говорю. Бюст был. А теперь вот. Мы здесь мальчишками ещё бегали.

– М-м-м-м…

Я подумал, что диалог себя исчерпал. Но не тут-то было:

– А я вот, знаете, что-то как на пенсию вышел, так запил. Да. Я и сейчас, если честно, под мухой. Вы не хотите? У меня есть.

Дедок достал из внутреннего кармана олимпийки чекушку коньяка.

– Нет-нет. Спасибо.

– Не пьёте?

– Нет, почему? Пью. Просто настроение не то.

– А! А вот у меня прям то.

Отвернул крышку, глотнул, поморщился.

– У Высоцкого, помните, было что-то? Помните?

– Высоцкого?

– Да. Как звать?

– Владимир.

– Очень приятно, Володя, а меня Василий Александрович.

Блин, ну ладно. Почему нет. Тогда уж Семёнычем бы звал. На работе иногда так кличут. Хрен с ним. Не буду ничего объяснять. Какая разница, в конце концов.

– Да. Жена говорит: вот спортом займись. А я всё за своё. Не знаю. Скучно, что ли. А тут раньше ничего этого не было. Я ленинградец. До войны ещё родился. Как тут всё пережили… Ой… Мать ещё, «почётную блокадницу» ей дали. Да за что вообще?! Она же детей-то своих бросила… Ой… – он то гневно кричал, то снова жалобно ойкал.

И начал мне дедок рассказывать всю историю своей жизни. Натурально – исповедь. А жизнь он прожил действительно интересную. Практически сирота. Устроился на Кировский завод рабочим. Проработал несколько лет. Как-то увидел на стенде объявление о наборе в джаз-бэнд и пошёл туда барабанщиком. Отличное чувство ритма у паренька оказалось. И вот он уже каждое лето в заводском санатории в Крыму, а не у станка. Играл по вечерам в ресторанах. Деньги кой-какие появились. Женился. Крым, любовь, все дела. А потом как-то с другом проводником ехал и понял – нашёл себя. Устроился на железную дорогу. Спустя пару лет повезло: попал на направление Ленинград—Прага. И тут пошло-поехало. Денег – завались! «Воровал», – совестливо произнёс дедок. Но что он там воровал? По нынешним меркам – совершенно безобидная, и, скорее, даже похвальная предприимчивость. Возил, видать, чехословацкий дефицит. Джинсы там или другое что… В общем, озолотился дедок. Кооперативная квартира, загородный дом. Дочку – в университет. Сына – на программирование. Сказка.