Геннадий Николаев - Ночные каналы

Светка разделась. И готова была броситься в воду, шумевшую пенным водопадом на водосбросе, но, вспомнив о чем-то, достала из кармашка куртки зажигалку, взяла злосчастный протокол и, чуть отойдя от машины, запалила из него костерок. В ритуальном молчании мы постояли у огня. Пепел собрали пригоршнями и развеяли над темной несущейся водой — будь проклят тот час, когда писались эти бумаги! На душе сразу повеселело. Да и пес вроде отстал от меня — затрусил куда-то в темноту по своим, собачьим делам. Мы со Светкой остались вдвоем. Она дрожала, как призналась мне, от жуткой холодрыги, хотя ночь, как и прошлая, была жаркая и душная. Похоже, она дрожала той же дрожью, что дрожал и я. Я стянул робу, намереваясь укрыть Светку. Мы приникли друг к другу, забыв про купание и про все на свете. Так мы стояли, раскачиваясь и шаг за шагом приближаясь к машине. Наконец мы незаметно очутились на заднем сиденье. Закрылись на все кнопки, подняли стекла. Только тогда я почувствовал себя спокойным — освободившимся для новой несвободы, к которой страстно стремился. И Светка, кажется, тоже.

— Мальчик... — прерывисто прошептала она.

Нервно, рывками мои руки освободили нас от всех преград, мешавших нам. Сердце колотилось так часто и с такой силой, что мне казалось, будто машина под нами шатается — то вверх, на склон, то зигзагом вниз, в канал. Искажен­ное, какое-то чужое, неистовое лицо Светки с закрытыми глазами было откинуто в дальний угол сиденья. Волосы растрепаны. Она все пыталась что-то сказать, но лишь бессвязные звуки срывались с ее губ. Пронзительное ощущение — небывалого счастья, гармонии, нежности — соединило нас в одно целое. Светка с усталой улыбкой глядела из-под прищуренных век, руки ее, еще секунду назад с цепкой силой сжимавшие меня, постепенно расслабля­лись, сползали с меня, а мои продолжали стискивать ее, и она снова напружи­нилась, рывком прижалась ко мне...

В первый момент мне показалось, будто внутри машины сработала мощная фотовспышка. Все залило ярчайшим белесым светом. Я уткнулся в плечо Светланы, словно сраженный пулей.

— Подонки! — с яростью прошипела она. — Попки гадские!

— Они видели?

— Да плевать на все их сучье отродье! Они там... забавляются. Шваль!

— Поедем куда-нибудь отсюда.

— Куда?! Кругом все просматривается. Теперь они нас не выпустят.

— Как «не выпустят»?

— А будут по рации передавать друг другу, с вышки на вышку.

— Ну, поедем в лес!

— В лесу тоже вышки. Нет, Коленька, некуда нам ехать. Ко мне нельзя. Квартирка для гостей, вся «жучками» утыкана, даже в туалете есть.

— А пойдем в насосную! — осенило меня.

Светка поморщилась.

— Там все в масле, скользко и холодно. Ладно, сейчас завесимся, пусть зубами клацают.

Она стянула с передней спинки чехол, приоткрыв дверцу, тряханула его и прицепила с двух концов за крючки. Теперь свет бил в чехол — в кабине воцарился голубоватый пестрый полумрак. Светка засмеялась.

— Ну, что, попки, выкушали наше с прибором!

Она ловко опустила переднее сиденье, и мы по-королевски растянулись во всю длину машины. Правда, ложе было ребристым и не столь уж удобным, но мы были довольны и этим. Светка подстелила наши белые робы, стало как-то по-домашнему уютно. Мы прижались друг к другу и затихли, наполненные ощущением покоя, близости наших тел и душ и счастья.

7

Мы лежали внутри машины, словно в широкой палатке где-нибудь на берегу реки, и свет фонаря с улицы назойливо бил в окна — казалось, что это луна, обычная луна в полнолуние. Сквозь толстый чехол свету трудно было пробить­ся, зато сквозь лобовое стекло, многократно отражаясь от изогнутых поверх­ностей, он создавал странную световую иллюзию: словно мелкая-мелкая решеточка из света и теней дрожит и колеблется в пространстве между стеклом и нами, спрятавшимися за этой решеткой.

Светка рассказывала о себе. Я слушал. Снаружи поскуливал Барс, просясь к нам. Светка время от времени прикрикивала на него, и он затихал. Потом снова начинал поскуливать и скрести лапой по дверце.

Я чуть подремывал, рассказ Светки дробился, распадался на куски, которые казались фантастическими. Кое в чем можно было усомниться, но я не перебивал, вообще не подавал голоса, как будто меня здесь не было вообще. Светка говорила сама себе, ей надо было выговориться, а кто был редом, не имело значения.

После девятого класса она и еще несколько отчаянных отправляются из родного, но безумно осточертевшего Тайшета на строительство Братской ГЭС. По путевкам комсомола и, естественно, против желания родителей. Поселя­ются в палатках. Пока тепло, жизнь прекрасна. Полно молодых дембелей, свадьбы гремят одна за другой. За зиму (морозы под пятьдесят!) население палаточного городка заметно поредело: беременные разъехались по домам, дембели двинули в теплые края. Светка с ухажером получили угол в бараке. Теперь могли расписаться и жить как нормальные люди. Но будущий муж по пьянке попадает под трелевочный трактор. Светка хочет уехать, ее уговарива­ют остаться. Уговаривает сам начальник участка. С тоски она соглашается. А весной на городок нападают расконвоированные зэки. В числе пленниц — она.

Двое суток их удерживают силой в зэковских бараках, передавая из одного в другой. Наконец охране удается отбить их. Начальник охраны поселяет ее в отдельном коттедже, приставляет охранника. Однажды во время выпивки, когда начальник уже не вяжет лыка, охранник пытается ее изнасиловать, но она тяжело ранит его из пистолета начальника. Жажда мести всем этим подонкам распаляет ее настолько, что она с пистолетом идет в зэковский барак. Первым выстрелом кладет на месте того «белобрысого гаденыша», который напал на нее первым. Потом стреляет не глядя, кому достанется, пока не кончились патроны. В итоге — двое отдают богу души, трое отделываются легкими ранениями. Охрана обезоруживает ее, отвозит в КПЗ. Дело удается замять, списав на пьяные разборки между зэками. Однако в Москву летят доносы, начальник вынужден отправить ее на самый дальний участок — верховодить бригадой женщин, занятых на подручной работе на лесоповале. Она ладит и с бывшими воровками, и с проститутками, и с проштрафившимися главбухами. Даже входит во вкус бригадирской жизни. Но кому-то где-то надо было отомстить ей за расстрел зэков, и однажды ей подсовывают на подпись липу. Приписывают два лишних нуля, которые она не заметила. Тут же, как по заказу, появляются ревизоры, вскрывают «подлог», и сопровождавшие реви­зоров милиционеры увозят в Братск новую арестантку. Начальник охраны, когда-то безумно любивший ее, теперь трусливо держится в сторонке. Скорый суд выдает ей по максимуму: семь лет строгого режима! Но судьба — злодейка: на пересылке ее замечает начальник одного из многочисленных спецлагерей при некоем секретном объекте. Так она попадает сюда. Начальник, Евстафий Палыч Братчиков, оформляет расконвоировку, помогает закончить курсы операторов «горячей линии», устраивает на работу в зону «Б», в подземную лабораторию, на манипулятор, обрабатывать облученные в реакторах блочки. Живет она, естественно, не в бараке, а в отдельной однокомнатной квартире, даже с телефоном, прилично зарабатывает и, между прочим, имеет на книжке солидную сумму...