Анна Берзер - Сталин и литература

И еще один важный поворот для создателей сборника: что вслед за клубочком идут они по всей земле и видят, как цветет земля, как живет народ! Такую сочинили сказку. Пародию и на сказку и на жизнь. Ни одного естественного и живого слова. Мертвая зыбь. И я еще раз хочу повторить свои слова о распаде жанров, о насильственном подавлении живых народных форм, об уродливом калечении и удушении.

Железная, безымянная, тайная рука организаторов — ив четком расселении певцов по республикам. Чтобы все народы пели о Сталине. Со слов садовников, пастухов, лудильщиков, колхозников, акынов, ашугов всех республик — в артелях, мастерских, кишлаках, аулах, селах. Это запечатлено в примечаниях так: "перевод с лакского", "перевод с казахского", "перевод с лезгинского", "перевод с украинского", "перевод с мордовского", "перевод с грузинского", опять "перевод с лакского", "перевод с ойротского", "перевод с курдского", опять "перевод с украинского", "перевод с белорусского", опять "перевод с грузинского", "перевод с киргизского", опять "перевод с курдского", "перевод с таджикского", опять "перевод с грузинского", опять "перевод с украинского", опять "перевод с таджикского", опять "перевод с казахского", "перевод с марийского", опять "перевод с украинского", опять "перевод с белорусского", опять "перевод с казахского", опять "перевод с узбекского"...

Я привела этот список не до конца. Есть в нем еще, конечно, и "перевод с армянского", и даже "перевод с саамского". Армия переводчиков провалилась сквозь землю. Сотни и тысячи переводчиков. Приведу в заключение несколько примеров из этой какофонии для завершения и понимания того, как звучит его имя на всех языках в переводе на русский язык.

В небе столько звездочек

Нету в синеве,

Сколько дум у Сталина

В светлой голове.

Мера сравнения Сталина со звездами — ведущая тема сборника, и все-таки в его светлой голове больше дум, чем во всей звездной системе мира.

Или:

Гора над долиной

Стоит высоко,

И небо горит

Над горой далеко,

Но Сталин, ты выше

Высоких небес

И выше тебя

Только мудрость твоя!

Тут форма сравнения невероятно хитроумная и изощренная. Выше Сталина только сам Сталин. И не надо рисковать в поисках эпитетов и сравнений. Вот итог, а примеры из разных авторов.

И еще один:

Ты — самый душистый и яркий цветок базилик!

Ты — Энгельса, Маркса и Ленина лучший, большой ученик.

Эти строчки показались мне до того беспомощными и корявыми, что почудились даже искренние чувства. Возможно, что я неправа.

Итог раболепия и распада, это я повторяла несколько раз. Вот что означает этот сборник. Одинаково принижены все ползающие по земле певцы всех, без исключения, народов. И не только распад, но и зверское издевательство над тем, что от века к веку принято считать фольклором. В этих тайных фальсификациях мы не сумеем дойти до правды.

Правда, конечно, есть. Она в том, как Сталин замыслил и осуществил свой образ. В каком адском величии вообразил себя и всего добился на страницах сборника, в этом безымянном, коллективном, анонимном объединении сил. Именно это осущест­вленное здесь собственное представление Сталина о себе — главное и очень своеоб­разное достижение книги "Народное творчество". Он выразил себя здесь даже полнее, чем во многих посвященных ему произведениях конкретных и индивидуальных поэтов и прозаиков. Среди них были и те, кто относился к нему с искренней любовью. Но по сборнику видно, какие высоты величия были ему нужны.

Я писала о том, что чудо, тайна и авторитет — три заповеди великого инквизито­ра — легли в основу деятельности Сталина. А маски Сталина создавала литература, которая призвана была закрыть его страшное лицо от людей. Для тех, кто хотел, для тех, кто не мог. До сих пор у нас говорят, что Сталин был умным человеком, в лучшем случае — умным хамом. Не верю я в его ум. Из опыта собственной жизни и общения с множеством людей я больше всего возненавидела хитрых людей. Я поняла, что хитрость — имитация ума. Поэтому она обманчива, лукава, лицемерна. В высшей степени ненадежна при всех серьезных поворотах жизни. Но это не ум! Не ум... И, может быть, изощренное коварство Сталина — высший пик хитрости. А настоящие умные люди, те, что вс третились на моем пуги, — бесхитростны и даже простодушны. Победа хитрых над умными — закон доставшегося нам от Сталина мира.

Кроме того, я глубоко убеждена, что Сталин — тайный, опытнейший провокатор, выросший из азефовско-малиновских глубин. И провокация, ставшая политикой, легла в основу его правления, стала главной пружиной его действий. Надо ли говорить о том, в какое положение попадали люди, нацепленные на разные его крючки. Темная тень провокации — нам до нынешних дней не очиститься от ее липких сетей. А этот сборник — кровное его детище.

На титульном листе есть еще несколько слов. Внизу: "Издание редакции "Правды"", о чем я уже говорила. А сверху столбиком — крупно:

"Под редакцией А. М. Горького и Л.А. Мехлиса".

Имя Горького в траурной рамке. Это справедливо и символично не потому только, что он умер, но и потому, что сборник — надругательство и над его идеалами, над его культурой чувств и исторической памятью. И если на съезде писателей он слишком восторженно оценил Сулеймана Стальского, назвав его "Гомером XX века", то все-таки сочинения Стальского в этом сборнике отмечены темпераментом и каким-то живым чувством. Этого не скажешь о диких стихах Джамбула, само имя которого с момента его появления вызывало только смех.

Единственный живой и реальный человек на обложке — это Мехлис. Главный объединитель и создатель. С 1930 года он руководил "Правдой", был главным ее редактором. Был известен как непреклонный правдист. Но сразу после выхода сборника его вознесли вверх и назначили Наркомом народного контроля. Министром! И одновременно — послан он в этот же год в Главное Политуправление Армии, а войну он встретил Наркомом обороны. Вот как оценил Сталин этот сборник. Но не понимал, что победа в войне и победа над народным творчеством прямо противопо­ложны друг другу. С 1937 года — с года выхода сборника — Мехлис стал и членом ЦК и депутатом Верховного Совета. Умер он в 1953 году — вместе со Сталиным.

Хочу добавить в конце, что когда я писала эту часть, то, узнав об этом, моя соученица и старый друг Елена Николаевна Дунаева прислала мне список переводчиков. Она его знала по работе в Литературном музее. Я сначала обрадовалась очень, а потом прочитала, подумала, прочитала снова, снова подумала и решила: пускай эта книга остается такой, как была задумана и появилась когда-то на свет в свой 1937 год.

А мне хотелось бы закончить обращением к далекому прошлому, которое очень уместно на этих страницах.