Владимир Калиниченко - «Точка отталкивания»-1

Все проходило безнаказанно и даже тогда, когда исход избиения был трагическим. Одного из задержанных на стан­ции метро «Пролетарская» отделали так, что испугались сами. На место выехал заместитель Баринова. Избитого доставили в 68-ю горбольницу и оставили без оказания медицинской помощи до утра. За это время у него развился перитонит. Запоздалая операция не помогла...

Да, это именно та, печально известная москвичам, 68-я городская больница, так называемая «спецтравма». Свозили в нее круглосуточно травмированных лиц в нетрезвом со­стоянии. Где и как человек получил травму, значения не имело. Сортировала пострадавших постоянно находившая­ся в больнице милицейская дежурная часть.

Известного советского ученого, доктора юридических наук, профессора В. ограбили недалеко от станции метро «Ждановская». Шел он домой после официального приема, где выпил бокал шампанского. Обмыв дома окровавленное лицо, со следами повреждений он пришел в отделение мили­ции, обеспечивающее охрану общественного порядка в рай­оне станции.

Ограбленного тут же посадили в патрульную машину и стали возить по району с целью поиска преступников. Безрезультатно! Вернулись обратно, но теперь уже в опор­ный пункт милиции, и началась обработка.

— Очень быстро,— пояснял впоследствии В.,— я понял, что от меня добиваются одного — отказаться от заявления об ограблении. Я все-таки юрист, и такое предложение возмутило меня... Своего возмущения я не скрывал. Часа через два мне доброжелательно разъяснили, что нужно произвести судебно-медицинское освидетельствование. По­следнее было естественным, и я согласился. Если бы я знал, какой кошмар впереди!..

В. привезли в 68-ю больницу. Он ждал, когда его осмотрит специалист, но ему заломили руки и стали вытряхивать содержимое карманов. Партбилет швырнули на стол, как ненужную бумажку. В. пытался хоть этим усовестить обы­скивающих. В ответ услышал такое, что и пересказывать подобное стыдно.

— Но это были цветочки,— продолжал свои показания В.— Меня раздели, приподняли со стула и забросили в ка­кое-то отверстие. По желобу я скатился в помещение без окон с искусственным освещением. Двое в белых халатах усадили иа стул, перетянули одну из рук жгутом, и ко мне стал приближаться человек со шприцем в руках. Животный страх охватил меня, но тут к нам подошел четвертый (как я понял, врач) и, успокаивая, сказал, что только возьмут кровь для определения степени алкогольного опьянения. Я не мог не подчиниться. Когда со мной остался один врач, я обратился к нему, взывая к совести, назвал себя. Видимо, врач был хорошим и порядочным человеком. Он объяснил, что помочь ничем не может, но здесь недалеко есть телефон, и он дает мне пять минут на звонок домой или знакомым. Только это и спасло меня. Через полчаса в больнице была жена с друзьями...

На следующий день В. был принят В. В. Найденовым. По личному указанию заместителя Генерального прокурора СССР началась проверка, но она ничего не дала. С одной стороны, был ученый с безупречной репутацией, с другой — все причастные к этой истории должностные лица и исполни­тели. Вывод сделали однозначный: может быть, потерпев­ший и говорит правду, но где доказательства? Нет доказа­тельств. Да и быть не должно. Наша милиция безупречна.

Так ли? На почве безнаказанности процветало пьянство. Пример подавали многие офицеры. Сам Баринов пил в рабо­чее время, пил после работы. По рассказам подчиненных (в том числе технических работников), с утра к нему в кабинет боялись заходить. Проследив, когда дежурный сбегает в ма­газин и вернется обратно, выждав некоторое время, говори­ли друг другу, что «шеф» уже' опохмелился и можно идти подписывать бумаги.

Однажды вечером Баринов позвонил дежурному:

— Саша, мне нужно пять штук,— и бросил трубку.

Что он имел в виду? Указание начальника расшифровыва­ла вся дежурная часть отделения милиции. Учитывая, что Баринов празднует 8 Марта у знакомой, зная его наклонно­сти, единодушно решили, что нужно пять бутылок водки. Купили их за счет денег, полученных от реализации штраф­ных талонов, выписанных за нарушение общественного по­рядка. Гнев и возмущение Баринова были беспредельны. Ему, оказывается, нужны были цветы — пять букетов. Отругав на чем свет стоит водителя дежурной автомашины, водку он все же забрал.

Из показаний обвиняемого Лобова:

— Несколько лет назад меня аттестовывали. Аттестация проходила в кабинете Баринова. В состав комиссии входили сам начальник и другие офицеры. На аттестацию я пришел пьяным. Стоял перед комиссией, покачиваясь, но по уста­ву — «смирно». Мне разрешили идти, зачитав мою положи­тельную характеристику. Я отдал честь, развернулся, но потерял ориентиры, подошел к встроенному шкафу и от­крыл его. Только тут сообразил, что это не дверь, и пошел вправо. Все сделали вид, что ничего не заметили...

Какой кошмар! Так, пожалуй, скажет любой, кто прочита­ет историю позора 5-го отделения. К чему нагнетать страсти и ворошить прошлое, скажут другие.

Но ведь все это было! Было. И называть происходившее частным случаем, право, смешно.

Потерпевшие — вчерашние задержанные — шли с жало­бами на Петровку, в районные и городскую прокуратуры, в советские и партийные органы. Их внимательно выслуши­вали и обещали разобраться... Но дальше была глухая стена.

Когда следователи нашей следственной группы изымали документы в одном из райкомов партии, инструктор со зло­бой сказал одному из них:

— Передайте вашему руководителю, этому новоявленно­му москвичу, что рога мы ему быстро обломаем, не таких здесь видели...

В безнаказанности были уверены и исполнители, и их покровители самого разного ранга. Ведь что могли предъ­явить потерпевшие? Разве только свои доводы, а иногда — следы избиения на лице и на теле. Против них выступал в полном составе постовой наряд, и представлялись липовые документы, истинность которых никто не ставил под сомне­ние. Даже в прокуратуре разводили руками: «Понимаете, мы вам верим, но тут ничего не докажешь...» А хотели ли доказывать?

Доходило даже до такого, что директора одного из москов­ских заводов задержали абсолютно трезвым, а когда он стал возмущаться, обвинили в злоупотреблении спиртным. Сфаб­рикованные об этом документы направили в партийные орга­ны. На бюро райкома директор клялся и божился, что все написанное на бумаге — ложь, и тогда первый секретарь сказал:

— Слушайте, товарищи, ведь мы знаем его много лет, и спиртного он не употребляет, но ведь органы не врут. Я вношу такое предложение: давайте оставим этот вопрос без рассмотрения.

Грязное пятно с человека было смыто только при рассле­довании уголовного дела об убийстве Астафьева. Другим везло меньше. Иногда спиртное насильно вливали в рот задер­жанного, и тогда все было в полном ажуре.