Русская жизнь-цитаты - Русская жизнь-цитаты-апрель-2017

Все-таки надо помнить, что огромное большинство членов избирательных комиссий в России — их десятки тысяч в России — это школьные учителя. И не случайно выборы по большей части у нас происходят просто физически на территории школы, и кто эти тетеньки (в основном тётеньки), которые сидят за столами на этих избирательных участках — это школьные учителя. А секретарь комиссии — это обычно завуч, а глава, председатель этой избирательной комиссии — это либо директор школы, либо замдиректора школы. И это те самые люди, которые осуществляют вот своими собственными ручками, они вяжут нарушения, и злоупотребления, и подтасовки на выборах. Это они это делают, никто другой.

И, конечно, это не проходит для них даром. И, конечно, это впечатывается им в мозги. И это люди, воспитанные этой постоянной необходимостью врать, и профессиональной доблестью их часто является покорность и заведомое согласие абсолютно на все что угодно.

Сегодня перед ними будет поставлена непосильная задача — перевесить, пересилить в головах их учеников все то, что они видят вокруг и все то, что они получают друг от друга в этом постоянном непрерывном очень органичном общении. Они не смогут этого сделать. И более того, я абсолютно уверен, что сейчас это сделается модой, и сейчас это сделается такой большой вирусной акцией. Мы с вами увидим сотни историй, снятых на телефоны, тем более, что технически это теперь очень просто, в кармане у каждого школьника есть теперь хорошо работающая видеокамера, вмонтированная в телефон, или, по меньшей мере, микрофон, вмонтированный в телефон — мы увидим с вами сотни, а, может быть, тысячи историй того, как учителя пытаются отбыть эту позорную службу, и как у них с этим ничего не получается

http://echo.msk.ru/programs/sut/1954086-echo/

Иван Давыдов:”любить раскрашенный в цвета триколора совок и даже, при случае, умирать за него, зовут не прекраснодушные идеалисты, а банальные воры с яхтами, коллекциями кроссовок, дворцами и виллами. Заставить детей потреблять эту мертвечину мудрено, сколько не выделяй денег на “правильную молодежную политику”.

у государственников есть повод беспокоиться по поводу очередного потерянного поколения. Школьники (“школота”, как принято с необъяснимым и неоправданным снобизмом выражаться), действительно ускользают от государственного давления. Государство претендует на тотальность. Рвется контролировать мысли, сажает за репосты в социальных сетях, бьет население по головам телевизионной пропагандой не хуже, чем ОМОН дубинками. Лезет с нелепыми запретами в интернет. Приходит и в школы — с “уроками патриотизма”, Юнармией, и перспективой штурмовать точную копию Рейхстага. Это не шутка, это идея министра обороны Сергея Шойгу, и точную копию Рейхстага уже строят. С сусально-елейным образом прошлого, с запретом на критику любых авторитетов, и с желанием забраться в головы детям поглубже — новый министр образования Ольга Васильева не раз уже говорила в интервью, что надо расширять спектр инструментов для патриотического воспитания и морально-нравственной работы с детьми. Цитирую приблизительно, по памяти, но как-то так чиновники и выражаются.

И все это — мимо цели. Телевизор с бесконечными пропагандистскими передачами — сразу мимо, дети его просто не смотрят. Пропаганда работает, она эффективна, президент действительно популярен, внешнеполитические авантюры вызывают необъяснимый восторг, но все это — в мире взрослых. В мире, если называть вещи своими именами, советских людей, где практики потребления информации застыли на уровне ранних девяностых, если не поздних семидесятых. Попытка привить советские методы воспитания к российской действительности (а какими еще методами могут оперировать советские люди?), также заведомо обречена на провал. Весь этот казенный, насильственно насаждаемый ура-патриотизм вкупе с милитаризацией сознания могут вызвать, и, видимо, вызывают только ненависть и отторжение.

Государству, взявшему сознательный курс на архаизацию, нечего предложить молодежи кроме “патриотизма”, сводящегося к верноподданническим восторгам, и военизированных объединений, готовящих “инвалидов и ветеранов будущих войн за рубежом”. Или не за рубежом.

На поле идеологий у государства нет ничего, кроме раскрашенного в цвета триколора совка. И эта идеология — лживая вдвойне, потому что любить раскрашенный в цвета триколора совок и даже, при случае, умирать за него, зовут не прекраснодушные идеалисты, а банальные воры с яхтами, коллекциями кроссовок, дворцами и виллами. Заставить детей потреблять эту мертвечину мудрено, сколько не выделяй денег на “правильную молодежную политику”.

Одна из вечных тем, способных запустить дискуссию недели этак на две, — можно ли бить детей. Так вот, детей бить нельзя. И государство, бросившее, не задумавшись, ОМОН на столичную молодежь, будет еще иметь случай в верности этой максимы убедиться. Потому что обиды в этом возрасте — острее, и забыть их тяжело. Они и не забудут, вот увидите.

https://www.opendemocracy.net/od-russia/ivan-davydov/novye-deti

Ольга Седакова:”Общество, разорвавшее связь со своими умершими, не погребающее их, не совершающее по ним траур, не хранящее их память, — уже не человеческое общество. Умершие, которым не оказаны погребальные почести, как мы знаем из древнейших памятников, остаются «не до конца умершими», они не «уходят» из мира живых, превращаясь в жутких и мстительных призраков

описать часть этого общего «уничтожения реальности», задуманного и практикуемого властью. Уничтожение памяти умерших, лишение их погребения — и даже самого факта смерти. Масштабы и последствия этого фантастического предприятия трудно вообразить. Политическая власть претендовала на власть над всем мирозданием, над жизнью и смертью. Ей мало было физически уничтожить неугодных, пресечь их существование. Она хотела сделать так, как будто этих убитых людей и вообще не было на свете. Она требовала их полной аннигиляции. Мы должны признать, что люди подчинились этому приказу. Они — за редчайшими, редчайшими исключениями — как бы дали «подписку о неразглашении». То, что на языке императорского Рима называлось damnatio memoriae (акт власти), на советском языке называлось «подписка о неразглашении» (акт подчиненных). Все население как бы дало эту подписку — не разглашать известный им факт смерти миллионов, да и самый факт их жизни.

Замалчивание смерти миллионов (в первую очередь, убитых в лагерях и тюрьмах «врагов народа» [3], но не только: по другим причинам скрывалась и смерть солдат на войне, и число погибших в блокаду и от разнообразных катастроф [4]), damnatio memoriae, запрет на всякое упоминание об умерших, невозможность узнать дату их смерти, найти могилы, совершить обряд прощания… Принудительное молчание о «своих умерших», в котором люди жили десятилетиями, распространилось, кажется, и на само обсуждение этой реальности.