Янь Гэлин - Тетушка Тацуру

Старик Чжан с женой подошли к помосту, взглянули на мешки, клик­нули служивого из Охранных. Указали ему на мешок в середине:

— Поставь-ка эту на ноги, поглядим.

Командир ответил:

— Не выйдет, мешок маленький, разве не видно? — И заметив, что жена начальника приготовилась спорить, вставил: — Нечего ловчить, хоти­те, поди, посмотреть, какого она роста? Так вот, скажу вам как на духу: до очага с котлом дотянется, кастрюли мыть росту хватит! Все япошки — карлики-вако. А карлики они потому, что бабы у них карлицы!

Толпа расхохоталась.

По небу вновь закружился снег.

Жена начальника Чжана шепнула что-то сыну, тот отвернулся. Паренек в толпе, знакомый Эрхая, крикнул: «Друг, у тебя-то уже есть жена! Оставь нам немного!»

Тот даже не моргнул в ответ. Эрхай умел держать себя в руках, и когда чьи- то слова приходились ему не по душе, он будто их и не слышал. Но если как следует рассердить младшего Чжана, он становился брыкливым, точно осел. У Эрхая были верблюжьи глаза, глядевшие на все вокруг из-под полуприкры­тых век, а когда он изредка заговаривал, то едва шевелил губами. Эрхай про­шел к родителям, поводя широкими плечами, процедил сквозь зубы:

— Берите, чтоб мешок был получше, потом в него зерна насыплем.

Начальник Чжан все-таки взял тот куль из середины; командир

Охранных заладил, дескать, открывать мешок при всех не разрешается, хотите осмотреть товар — делайте это дома. Если народ увидит япошку в мешке — красивая она или страшная — это всю торговлю перебьет.

— За семь даянов скажите спасибо, что не хромая и не слепая, — при­говаривал командир, пересчитывая серебро начальника Чжана.

Народ подвинулся, расчистив широкий проход; все глядели, как старик Чжан с Эрхаем вешают мешок на шест, берут каждый за свой конец и лег­ким шагом уходят.

Почин старика Чжана тут же подхватили, они с Эрхаем не успели бро­сить покупку на телегу, как у Охранных взяли еще два мешка. А когда мул докатил их повозку до дома, всех япошек уже разобрали. Никто больше не зубоскалил и не молол вздор: семья Чжан пришла сюда за честной сделкой, а не шутки шутить.

Телега ждала у почтовой станции напротив начальной школы, мул к тому времени был сыт и напоен. Уложили мешок; он совсем не шевелился, но там точно был кто-то живой. Чтобы не загнать мула, Эрхай посадил мать с отцом на телегу, к мешку, а сам пошел рядом, погоняя. Снег повалил гуще, и снежинки стали тяжелее, словно какая-то сила тащила их на землю. От школы до станции было три ли, и добрая часть пути тянулась вдоль Чжана.

Лысые поля на глазах густо белели; так повозка с семьей Чжан ползла сквозь снегопад в ноябре 1945 года. Потом люди говорили, что первый снег в том году выпал поздно, зато снегопад был лютый. Люди хорошо запомнили тот год и в рассказах детям каждую мелочь превращали в предвестие, в знак того, что японские гады сдадутся. В знак того, что гады сбегут, бросив толпу горемычных, сиротливых гадин с гаденышами. Даже Чжанам казалось, что эта дорога им что-то пророчит — снег вдруг в один миг скрыл под собой колею. По правде, метель сослужила службу девушкам в мешках: духу не хватало смотреть, как кули на помосте покрывает снег, и люди торопливо все раскупили. Даже та, что сидела в мешке старика Чжана, почувствовала, как свирепа метель и тяжела дорога. Она пока не знала, что отцы здешних жителей так и приехали в Маньчжурию из-за Великой стены — на телеге, запряженной мулом. В те времена кто не мог свести концы с концами — шел на север. Так и родители гадины в мешке: не сумели себя прокормить — отправились на запад, перешли границу и заняли земли, вспаханные отцами местных крестьян. Эти земли звались Гуаньдун или Маньчжурия, они и стали узенькой дорожкой, на которой встретились два врага.

Мать Эрхая беспокойно глянула на неподвижный мешок:

— У тебя кофта есть под стеганкой? — спросила она сына.

— Нет.

Старуха замолчала. Она думала велеть Эрхаю снять стеганку и укрыть мешок, но у него не было другой одежды, и ей, конечно, не хотелось моро­зить сына. Эрхай хлестнул мула, тот зарысил, а парень побежал рядом. Он понял, зачем мать спросила про кофту.

Дом семьи Чжан был соединен со станцией железной дороги. Зал ожи­дания вместе с кассой занимал места не больше, чем шесть квадратных столов, составленных рядом, а боковая дверь вела прямо на кухню Чжанов: как растопят котел — греется и дом, и зал ожидания. Через стену от кухни стоял хлев, там же хранили уголь и дрова. Стащив мешок с телеги, Эрхай вынес его на середину дворика. С неба так сыпало, что парень поморщил­ся, зажмурил верблюжьи глаза с длинными, белыми от снега ресницами.

Мать крикнула:

— Что ж ты мешок сразу в дом-то не отнес, зачем бросил в снег?

Эрхай торопливо поднял куль, затащил его в главную комнату. Он при­кинул, что в мешке явно меньше шестидесяти цзиней. Разве дождешься от Охранных чего хорошего? Надули почти на два даяна. Войдя в комнату, он сразу почуял неладное, сбросил мешок, выскочил обратно во двор, побежал в западный флигель. Там никого не было. Сяохуань ушла. Сундуки можно не открывать, и так понятно, что жена собрала зимнюю одежду и сбежала к родителям. Эрхай подумал: и поделом, пусть мать с отцом увидят, какая это была глупая затея. Им вздумалось купить япошку, чтоб она вместо Сяохуань рожала детей, да ведь Сяохуань не нарочно родить не может.

Тут мать позвала из главной комнаты:

— Эрхай! А Эрхай!

Он сидел на кане, докуривая трубку. Старуха прижала лицо к окну, постучала пальцем.

— Идите сюда! — она-то просто светилась от радости.

Эрхай ее будто и не слышал. Мать толкнула дверь. Старуха давно при­выкла, что сын ей не отвечает, но зайдя в комнату, тоже поняла, что дело дрянь. Сколько раз они с отцом объясняли снохе: купим япошку, родит нам ребенка, как родит — тут же ее и выгоним.

— На днях вместе съездим к Сяохуань, я хорошенько с ней потолкую, уговорю вернуться, — пообещала мать. — А ты пока развяжи мешок, выпусти человека.

Эрхай взглянул на мать из-под прикрытых век, медленно поднялся, буркнул:

— А вы с отцом чего? Не знаете, как мешок развязывается?

— Так не нам же с отцом с ней детей приживать, — примирительно ответила старуха. Она хорошо знала сына — на словах он не очень-то почи­тал родителей, но делал всегда так, как они велят. Вот он ворчит, но уже встал и пошел следом за матерью. С малого детства Эрхая не было такого, чтоб он согласился с родителями, а сделал по-своему. Так и с япошкой для продолжения рода: он с самого начала перечил родителям, но на деле был почтительным сыном.

Эрхай с матерью прошли сквозь двор, густо усыпанный снегом, загля­нули в дом. Отец был на станции: в два часа проходил без остановки товар­ный поезд, старик пошел семафорить.