Джулианна Киз - Под вопросом

Он с облегчением ухмыляется.

– Я привезу тебе объедки.

– Объедки, которые переживут ваши «тренировочные встречи»? Спасибо, но я пас.

– Что не так с Днем Благодарения? Если ты ненавидишь зиму, а День Благодарения отмечают осенью, то это должен быть безопасный праздник.

Я закатываю глаза.

– Ничто с моей семьей небезопасно. – Мои родители, как они любят выражаться «благополучные, дружные и бывшие». По сути, они – разведенная пара, в которой каждый проживает на своей половине дуплекса, они всем говорят, что ладят, но на самом деле ненавидят друг друга. Они развелись, когда мне было десять, и никто из них так повторно и не женился, но на каждый праздник оба приводят разных «половинок» в отчаянной попытке показать, какие они зрелые. Как единственный ребенок, марширующий на этом неблагополучном параде, я бы предпочла спрятаться в сарае и поедать червей, чем сидеть на ужине с какими-нибудь ничего не подозревающими «половинками», которым не повезло показаться на празднике в тот день.

Я поделилась этим с Кросби, глаза которого округлялись по мере моего рассказа.

– Это пытка, – говорю я. – В девяти случаях из десяти на столе даже не оказывается индейки. Если не…

– Привет, Кросби.

Мы поднимаем взгляд и видим трех девушек, которые выглядят так, будто только что сошли со страниц зимнего каталога. Они машут Кросби, держа в одной руке чашки с дымящимся горячим латте и присаживаясь за соседним столиком. Непроизвольно я мысленно переношусь в день нашего знакомства, когда Кросби сам пригласил себя присоединиться ко мне за ужином, но покинул меня, когда появился кто-то получше.

Тем не менее сейчас он лишь поднимает руку в неясном подобии приветствия и пьет свою воду, сфокусировавшись на мне.

– Если не что? – напоминает он.

Я качаю головой.

– Что если не что?

– Ты говорила, что на столе никогда не бывает индейки. Если не?..

– А-а. Эм… если она не оказывается жженой до углей, то совершенно сырой. Вообще-то они довели троих человек до больницы.

– Ты шутишь.

– Неа. А однажды мама так рассердилась на папу, что выкинула индейку на улицу, и ту переехал автобус.

– Скажи, что ты засняла это на камеру.

– Хотела бы. Но мои любимые – это два случая, когда индейка просто исчезла.

– Исчезла?

– Ага. В духовке был лишь пустой противень, а на столешнице лежала вилочка от птицы 16. Я загадала желание, чтобы у нас была индейка.

– Дважды?

Я пожала плечом.

– Суть в том, что поездка того не стоит.

– А что на счет Рождества?

– Я поеду на автобусе в Сочельник и придумаю оправдание, почему должна вернуться на Рождество. Они знают, что я работаю, и обычно сами очень хотят мне верить. Ведь так им не приходится изображать «благополучных, дружных, бывших» дольше, чем требуется.

– Это очень печально, Нора.

– Расстояние спасает.

– Я не могла не подслушать твою слезливую историю об индейке, – говорит Марсела, подлетая и собирая пустые тарелки.

– Ты уже слышала ее раньше, – отвечаю я, узнавая в ее глазах знакомый блеск и надеясь пресечь в зародыше, что бы она там не замышляла.

Она наклоняется к нам.

– Так как на День Благодарения я буду в Мехико, почему бы нам не устроить собственный ужин Дня Благодарения с индейкой задним числом? Ты и Кросби, я и Келлан. Двойное свидание.

Она произносит «двойное свидание» излишне громко и явно, чтобы услышал Нэйт. Хотя необходимости в повышении голоса нет, ведь он в любом случае явно ловит каждое ее слово.

Я качаю головой и начинаю вставать с места. Перерыв окончен.

– Я не…

– Чем больше индейки, тем лучше, – говорит Кросби, не замечая моего убийственного взгляда. – Почему бы не сделать это прямо перед рождественскими каникулами? Таким образом, каждый поест немного индейки. – Он смотрит на меня и, должно быть, интерпретирует мой взгляд как очередные мучения с индейкой, поскольку начинает гладить мою руку, желая успокоить. – Не волнуйся, Нора. Я не спущу с нее глаз. Эта индейка никуда не денется.

Видя, что он невосприимчив, я перевожу взгляд на Марселу, которая самодовольно улыбается.

Пришло время закончить эту небольшую эмоциональную долгоиграющую войну, которую ведут они с Нэйтом.

– Знаешь, – говорю я, задумчиво постукивая по подбородку. – Целая индейка – это много для четверых. Почему бы нам не пригласить еще кого-нибудь?

Ее брови взлетают вверх, когда она понимает, к чему я клоню.

– Нет… – начинает она.

– Нэйт! – окликаю я. – Ужин с индейкой у меня дома. Вы с Селестией приглашены.

Он как раз полирует серебро, и я вижу, как изгибаются уголки его губ.

– Ни за что это не пропущу, – отвечает он.

Я широко улыбаюсь Марселе.

– Дело решенное. – Я максимально стараюсь притвориться, что меня не пугает ее убийственный взгляд. – Ты обслужишь их? Моя смена закончилась.

Она бежит за мной на кухню, когда я надеваю куртку.

– Зачем ты это сделала? – вопрошает она. – Пытаешься стать королевой ужасных ужинов?

– Может, я пытаюсь повзрослеть, – отчеканиваю я, меняя балетки на резиновые сапоги. Погода, наконец, потеплела на пару градусов, снег быстро превращается в слякоть, лужи и мокрую траву. – Если через три недели ты на пару часов не сможешь сымитировать отношения с Келланом, то почему бы просто не отказаться от них?

– Это не липовые отношения!

– Невероятно липовые. Если бы это он встречался с Селестией, ты бы и глазом не повела.

Она гримасничает.

– Он никогда бы не встречался с ней.

– Да, потому что запомнил ее имя.

– Что?

Я качаю головой.

– Не обращай внимания. Делай заметки, пока будешь в Мехико, ведь скоро тебе придется начинять индейку.

Она закатывает глаза и фыркает, когда я ухожу, направляясь к Кросби, ждущему у входа, и прощаюсь с Нэйтом. Утренний дождь утих, хотя облака по-прежнему серые и тяжелые, отчего кажется, что сейчас не три часа дня, а гораздо позднее.

– Готов к завтрашней лабораторной по химии? – спрашиваю Кросби, переступая через особенно большую лужу. Он пришел ко мне прямо после занятий, так что без машины.

– Надо будет поработать над ней еще пару часов.

– Серьезно? Так много?

Он пожимает плечами.

– Хочу сделать ее хорошо. – Он занимался в «Бинс» последние три часа, пока я работала, заставляя Нэйта, Марселу и меня опрашивать его по каждому просмотренному им разделу.

– Ты справишься, – заверяю его. – У меня такое чувство, что теперь даже я знаю все о делении клеток.

– Да, – говорит он, поддевая меня локтем. – Но ты – ботан.

– Уж лучше это, чем быть девушкой, которая лишилась стипендии и вынуждена была вернуться домой, чтобы работать на бензоколонке всю оставшуюся жизнь.

– Быть не может, чтобы ты была так плоха.