Кэт Кроули - Лунное граффити

«Спасибо, конечно, но у меня уже есть все, что надо».

«На сегодня», — ответила она. Я пожал плечами. Конечно, я понимал, что она имеет в виду. Серые будни уже потянулись, но Берт был отличным бос­сом, с ним можно было избежать неприятностей.

«Вам повезло», — сказала миссис Джей, проща­ясь с Бертом.

«Я и сам знаю», — ответил он.

***

Остановка, народ выходит. Люси стоит, где сто­яла. Между нами никого, но вопрос она не повто­ряет. Смотрит себе в окно, на тот же месяц, а мо­жет, на выбросы пламени и говорит вдруг:

— Мне нравится, что небу некуда деться. На том рисунке. Мне нравится, что птицы хотят и не могут вылететь. Мне нравится, что краска в тем­ноте мерцает.

Поезд трогается, и я вцепляюсь в поручень, что­бы не упасть от неожиданности.

***

От станции до Мейсон-стрит, где проходит ве­черинка, всего несколько шагов, но Лео идет в об­ход. Зачем — ежу понятно: хочет показать Джезз свое стихотворение «Дневная жизнь».

Девчонки читают, а я красноречиво вращаю гла­зами: «Чего ты добиваешься?» Лео шевелит губа­ми: «Все по плану», — но я понимаю, что он при­вел сюда Джезз не для того, чтоб она думала о дру­гом парне. Его план в том, чтоб рано или поздно открыть ей, что стихи написал он сам.

— Мне нравится, — говорит Джезз. — Ему не наплевать на мир, вот что мне нравится.

Лео сияет, потом делает задумчивое лицо и про­износит:

— Ага. Похоже, он неплохой парень.

Обычно он не пишет так длинно. И стихи эти я услышал до того, как они попали на стену. Я да­же спросил, когда он их написал.

«Сидел на заправке, ждал брата, и тут подвалил этот парень», — ответил он.

Джезз и Лео еще стоят перед стеной, а я иду дальше. В здешних местах лучше не задерживаться.

Задание третье

Поэзия 101

Учащийся: Леопольд Грин

Дневная жизнь

У парня на бензоколонке

В волосах львиный рык

Виснут патлы засаленные

К телу прилипла похабщина

Он не помнит как получилось

Что его дневная жизнь утрачена

Дневные ботинки на солнце сверкающие

Дневные галстуки дневные блузы

Дневные заботы плавно перетекающие

В порою пасмурные дневные блюзы

Дневные улыбки встречных

С солнцем спешащих домой

Дневное кино по ящику

Телефонные звонки в выходной

Теперь он слезы глотает

В горле комом полночь застряла

Надежда сникла

Виснут сальные львиные патлы

К телу прилипла похабщина

Кто знает где и когда

Но дневная жизнь его утрачена

Еще только без четверти одиннадцать, а вече­ринка уже выплеснулась на двор перед домом. Ми­мо идут приятели Джейка, Лео бьет с ними по ру­кам и ведет нас дальше.

На таких вечеринках двигаешься, как в беспо­койном сне. Люди проходят мимо, бормоча нечто бессвязное, потому что алкоголь из них уже со­чится. Дом вибрирует от жары и музыки, и те, кто завтра утром даже не вспомнит друг друга, сейчас знакомятся очень и очень тесно. Здесь все старше нас, и хотя со многими я знаком, варианты для от­ступления прикинуть не мешает. Зная, что выход есть, я чувствую себя спокойнее.

— Что за народ на этой вечеринке? — спраши­вает Люси, не сводя глаз с парней, словно вышед­ших из кадра сериала «Побег».

— Веселый, — отвечает Лео. — Повеселитесь немного, пока я переговорю с братом. Мы скоро вернемся.

— Веселый? — пытается перекричать музыку Люси. — Да я на что хочешь спорю, что вон то­го парня показывали на прошлой неделе в про­грамме «Останови преступника»!

Она права. Это он и есть.

— У тебя паранойя, — кричит в ответ Джезз и тянет Люси на танцпол. Дэйзи идет за ними, посы­лая воздушные поцелуи знакомым. Они ввинчива­ются в музыку, причем Люси танцует под сотню до­полнительных, слышных ей одной, ритмов. Пока Лео говорит с Джейком, я прикидываю, как через один из намеченных выходов доберусь до стены и нарисую девушку со снопом бешеных ритмов.

— Эд, — зовет Лео, и я иду поздороваться с Джейком, но почти сразу оставляю их вдвоем: пусть обсудят детали предстоящего дела. Возвра­щаюсь к Дилану и смотрю на танцующих девчо­нок. Толпа прибывает, кислород убывает, темень и запах пота сгущаются.

— Ты чего-то не в себе, — замечает Дилан. — Думаешь, у нас не выйдет?

— Да, думаю у нас не выйдет. Когда хоть одна извилина есть, в такие дела не лезут.

— У тебя есть извилина, — отвечает Дилан.

— Ты о чем?

— У тебя есть извилина. Почему ты полез в это дело?

— К твоему сведению, извилин у меня много. Но у меня счета не оплачены и нет работы.

— Мама с папой оплачивают счета, но поездку в Квинсленд они не оплатят, потому что я спус­тил деньги на игровую приставку.

— Подработай в «Макдаке», дубина!

— Я и работаю, только накопить не успею. А Дэйзи поедет и будет там без меня среди всех этих серферов. Ты же знаешь, им только одного надо.

— Словить волну? — говорю я, глядя на Люси.

— Можно и так сказать. Только пусть найдут свою.

Мы по-прежнему не отрываем глаз от танцпола.

— Серферы, наверное, в ее вкусе, — продолжа­ет Дилан.

— Тогда твое дело труба.

— Если постараться, я тоже могу стать серфером.

— Да? Серферы не носят рубашек в клетку. Они гладят джинсы и бреются дважды в день.

— Опрятный вид мне тоже нравится.

— И ради Бога. Но ты никогда не будешь прилизой.

— Дурацкое слово «прилиза».

— Верно, дурацкое, — соглашаюсь я. Мы опять смотрим на девчонок. Через некоторое время я говорю: — Не ввязывайся в это дело. Игра не сто­ит свеч.

— Стоит, — твердо говорит он. Его глаза на­правлены на Дэйзи, как два прожектора.

Последуй собственному совету, сказал бы Берт. Даже здесь, в грохоте ударных и клубах дискотеч­ного дыма, я отчетливо слышу его голос. Нет, Берт, ты ничем мне больше не поможешь. Ты умер, и мне крышка.

В тот день, когда он умер, я сделал граффити для него. Не на стене магазина, конечно, — это бы ему не понравилось. Рисовал в разрешенном месте, в конце Эдвард-стрит, рядом с доками. Ни­чего особенного не придумалось: обыкновенный портрет, и взгляд у Берта такой, как в те минуты, когда он пил пиво или объяснял мне что-нибудь. Только сам портрет — огромный: я хотел, чтоб его видели все пассажиры всех электричек.

Позже я привел туда Валери, и мы долго смот­рели Берту в глаза. Валери гладила его лицо и ко­сматые брови, а я отвернулся к реке. Вода за по­следнее время спала, потому что дождь выдохся, как история, которую рассказали.