Брендон Сандерсон - Архив Буресвета. Книга 1 : Путь королей

Садеас устроил преднамеренное, тщательно спланированное и безупречное предательство. Он отступил не под натиском превос­ходящего противника, не ради собственной безопасности... хотя, ­несомненно, вернувшись в лагерь, именно это и объявит. Он скажет — случилась катастрофа. Паршенди повсюду. Совместные штурмы нарушили равновесие, и — какое несчастье! — он был вынужден от­ступить и бросить друга. О, возможно, кто-нибудь из людей Садеаса расскажет, что случилось на самом деле, и другие великие князья, несомненно, все поймут. Но никто не посмеет открыто обвинить Садеаса. Только не после столь решительного и мощного маневра.

Обитатели военных лагерей примут все как есть. Другим великим­ князьям Далинар слишком сильно не нравился, чтобы они начали возмущаться. Единственным, кто мог бы выступить, был Элокар, но Садеас втерся к нему в доверие. Это разбивало Далинару сердце. Не­ужели все было спектаклем? Как он мог так фатально ошибиться в своих суждениях о Садеасе? А как быть с расследованием, которое очистило репутацию Далинара? Как быть с их планами и воспоминаниями о прошлом? Все ложь?

«Садеас, я спас тебе жизнь».

Далинар следил, как удаляется знамя Садеаса. Один из отступающих — всадник в алом осколочном доспехе — приостановился и оглянулся. Садеас бросил последний взгляд на Далинара, сражавшегося не на жизнь, а на смерть. Помедлив всего мгновение, пришпорил коня и продолжил путь.

Враги окружали позиции авангарда, где сражались отец и сын, чуть впереди основной армии. Кобальтовые гвардейцы сильно усту­пали им в численности. Далинар спрыгнул с холма и сокрушил еще пару врагов, но заработал новый удар в предплечье. Паршенди рои­лись вокруг князя Холина, и ряды его гвардейцев дрогнули.

— Отходим! — велел он Адолину и сам начал продвигаться к основному войску.

Юноша выругался, но выполнил приказ. Отец и сын отступили с передовой линии обороны. Далинар стянул треснувший шлем, тяжело дыша. Он сражался без остановки достаточно долго, чтобы запыхаться, несмотря на осколочный доспех. Он позволил одному из гвардейцев принести мех с водой, и Адолин сделал то же самое. Далинар глотнул теплой воды и плеснул на лицо. У нее был металлический привкус.

Адолин опустил мех, болтая воду во рту. Посмотрел отцу в глаза — его лицо было испуганным и мрачным. Он знал. В точности как сам Далинар. Как, скорее всего, и остальные. Эту битву им не пережить. Паршенди не брали пленников. Далинар напрягся, ожидая обвинений. Адолин с самого начала был прав. И чем бы ни были видения, они сбили Далинара с пути по меньшей мере в одном. Доверие Садеасу обрекло их на смерть.

Поблизости умирали люди, крича и сквернословя. Далинар рвался сражаться, но ему нужно было передохнуть. Потеря осколочника из-за усталости точно не принесет ничего хорошего его людям.

— Ну? — требовательно проговорил он, обращаясь к сыну. — Скажи это. Я всех нас погубил.

— Я...

— Это моя вина. Я вообще не должен был рисковать нашим ­Домом ради дурацких снов.

— Нет, — возразил Адолин и сам как будто удивился. — Нет, ­отец, ты не виноват.

Далинар уставился на сына. Он не это ожидал услышать.

— Что бы ты сделал по-другому? — спросил Адолин. — Перестал добиваться лучшего для всего Алеткара? Уподобился Садеасу и остальным? Нет. Отец, я бы этого не хотел, какие бы выгоды мы ни получили. Вестники свидетели, я сожалею о том, что мы позволили Садеасу обманом завлечь себя сюда, но я не стану винить тебя в его вероломстве.

Адолин подался вперед и схватил Далинара за покрытую броней руку:

— Ты был прав, следуя Заповедям и пытаясь объединить Алеткар. А я был дураком, потому что мешал тебе на каждом шагу по это­му пути. Возможно, если бы я не отвлекал тебя столь усердно, мы бы предвидели, что этот день наступит.

Далинар потрясенно моргнул. Адолин и впрямь только что сказал все это? Что с ним произошло? И почему он заговорил так имен­но сейчас, в преддверии величайшего из всех промахов Далинара?

И все же, когда слова были сказаны, князь почувствовал, как его угрызения совести испаряются, словно их сдувают крики умирающих. Поддаваться такому чувству — чистое себялюбие.

Мог ли он измениться? Да, мог быть осторожнее. Мог остерегать­ся Садеаса. Но отказался бы он от Заповедей? Стал бы таким же безжалостным убийцей, каким был в юности?

Нет.

Имело ли какое-то значение то, что видения подтолкнули к ошиб­ке по поводу Садеаса? Стыдился ли он, что принял его за другого человека, опираясь на них и на то, что узнал из «Пути королей»? Последний краеугольный камень внутри его встал на положенное место, и он понял, что больше ни о чем не тревожится. Смятение про­пало. Он наконец-то знал, что следует делать. Больше никаких вопро­сов. Никакой неуверенности.

Он подался вперед и схватил Адолина за руку:

— Спасибо.

Адолин коротко кивнул. Далинар видел, что его сын все еще злится, но последует за ним, а истинная преданность командующему­ проверялась как раз в те моменты, когда битва оборачивалась против него.

Они разжали руки, и Далинар повернулся к стоявшим вокруг солдатам.

— Пришло время сражаться, — сказал он, повысив голос. — И мы будем это делать не потому, что алчем людской славы, но ­потому, что все иные пути хуже. Мы следуем Заповедям не потому, что они приносят выгоду, но потому, что питаем отвращение к тем, в кого превратились бы в ином случае. Мы остались одни на этом поле боя, потому что мы такие, какие есть.

Кобальтовые гвардейцы, стоявшие кольцом вокруг Далинара и Адолина, один за другим начали поворачиваться к нему. Позади них сплотили ряды резервные отряды — в глазах у всех застыл страх, но лица были решительные.

— Смерть настигает всех людей! — кричал Далинар. — Что есть мера человека, который ушел навеки? Богатство, собранное им и став­шее причиной ссор между наследниками? Слава, полученная им и передаваемая из уст в уста теми, кто его убил? Высоты, куда он вознесся благодаря случайности? Нет. Мы сражаемся здесь, потому что понимаем: конец у всех один. Различен лишь путь, по кото­рому следуют люди. Впервые познав вкус своей смерти, мы продолжим идти вперед с высоко поднятой головой, обратив глаза к солн­цу. — Далинар вскинул руку, призывая Клятвенник. — Я не стыжусь того, кем стал! — прокричал он и понял, что это правда. Было так странно избавиться от угрызений совести. — Другие могут пасть сколь угодно низко, чтобы уничтожить меня. Пусть они добьются славы. Ибо я своей уже добился!

Осколочный клинок упал в подставленную руку.

Воины не разразились победными криками, но выпрямились и расправили плечи. Охвативший их ужас слегка унялся. Адолин снова надел шлем, и в его руке появился клинок, покрытый каплями воды. Он кивнул.