Бертрис Смолл - Бьянка, благочестивая невеста

Он окинул чету Пьетро д’Анджело злым взглядом.

— Где моя жена?

— Не имею ни малейшего понятия, — спокойно ответил торговец шелком.

Ровере побагровел от ярости.

— Сомневаюсь, что ваша лицемерная жена может сказать о себе то же самое. — Он посмотрел на Орианну. — Где ты ее спрятала, венецианская ведьма?

— В надежном месте, — последовал уверенный ответ. — Там, где вы не сможете больше истязать девочку своими зверскими извращениями и жестокостью.

— За мной стоит закон, — процедил адвокат сквозь стиснутые зубы.

— В таком случае используйте право для достижения цели. Только учтите, что тогда Церковь узнает о вашей богомерзкой порочности и нестерпимой безнравственности; о том, что вы сделали с невинным ребенком уже во время брачной ночи. Сомневаюсь, что найдется на свете такой закон, который сможет защитить ваши действия, когда вы приказали своему младшему сыну насиловать девочку, как будто случали двух животных, — предупредила госпожа Пьетро д’Анджело.

— О, только не надо пугать меня церковной карой, синьора, — ядовито усмехнулся злодей. — Стоит ли напоминать, что кардинал Ровере — мой родственник? В разговоре с ним я буду отрицать все, что наговорила ваша дочь. Церковь никогда не поверит лживым измышлениям истеричной особы, особенно если оговор направлен на столь достойного человека, каким являюсь я. Давно известно, что женщины постоянно лгут.

— Если слово мужчины священно, то почему же вы позволили старшему сыну избавиться от тела умершей куртизанки, вместо того чтобы просто оставить несчастную в постели? Если сын сказал вам правду и бедная женщина испустила дух от естественной слабости, на теле не осталось бы никаких свидетельств насилия. Когда Стефано и Марко пришли к вам с повинной, вы приняли историю так близко к сердцу, будто она касалась вас лично. Неужели подобное поведение достойно уважаемого юриста?

— Вы всегда позволяете жене говорить вместо себя, Пьетро д’Анджело? — презрительно осведомился Ровере. Несносная сука оказалась слишком умной.

Торговец шелком испытывал к зятю чувство, близкое к жалости. Кто-кто, а уж он-то прекрасно знал, что если бы общественные устои не ограничили возможности женщины ролью хозяйки дома и матери, Орианна справилась бы с управлением одновременно и Венецией, и Флоренцией.

— Я человек немногословный, Ровере, — сухо ответил он. — А вот жена мыслит интересно.

— Вы должны аннулировать брак с Бьянкой, — потребовала Орианна.

— На каком основании? — возмущенно воскликнул адвокат. — Все это время ваша дочь жила в моем доме и пользовалась всеми возможными благами. Обвинить меня вы не сможете! Да, я известен и страстностью натуры, и мужской силой. Во всей Флоренции не найдется ни одной куртизанки, способной оспорить это утверждение. — Он самодовольно ухмыльнулся.

— Разве весь город посвящен в тайны вашей спальни? — не сдавалась Орианна. — Ничто не мешает заявить, что девочка отказала вам в супружеской близости, что не могла подарить детей. Церковь сочтет аргументы достаточно вескими, а наши щедрые дары откроют все двери. На вас не падет ни тени позора, синьор. Вы не любите Бьянку, а она-то уж точно не питает к вам нежных чувств. Получили от девочки все, что хотели, а теперь отпустите на свободу.

— Но она снова выйдет замуж, родит детей, и ложь сразу раскроется, — возразил Ровере. — Вот тогда-то люди начнут говорить, и я окажусь в ложном положении.

— Вы навсегда испортили мою дочь; вряд ли она сможет выйти замуж — конечно, если не обретет невероятную любовь. В любом случае произойдет это не во Флоренции. Как только вы аннулируете брак, я отвезу девочку к одной из своих сестер, подальше от этого грязного безнравственного города и его ужасных обычаев.

— Вы рассчитали каждый шаг, синьора, но забыли об одном: Бьянка принадлежит мне. Я никогда ее не отпущу. Хотите вы того или нет, придется вернуть беглянку в мой дом, где ей предстоит прожить до самой смерти, — прорычал Ровере.

И тогда в разговор вступил Джованни Пьетро д’Анджело.

— Мой старшая дочь никогда не вернется к вам, Ровере, — произнес он негромко, но веско. — А если попробуете обвинить Марко в смерти куртизанки, я немедленно отвечу обвинением вашего сына Стефано. Всем известно, что молодой человек недавно женился, причем удачно. Говорят, молодая супруга ожидает первенца. Вы готовы заплатить огромную цену за возвращение в свою постель той женщины, которая возвращаться не хочет?

Немалая доля вины лежит на моих плечах, поскольку я не должен был соглашаться на брак дочери с таким человеком, как вы. Жена со слезами умоляла изменить решение, однако в то время я не мог мыслить здраво и видел только несчастья, которые повлек бы за собой отказ. Я горько ошибался, а отвечать за мою ошибку пришлось Бьянке. Но впредь я не дам дочь в обиду. Аннулируйте брак, и на том разойдемся.

— Никогда и ни за что! — категорично отрезал Ровере. — Я разыщу беглянку! Неважно, где именно вы ее спрятали. Найду везде, чего бы это ни стоило! Она моя жена. Моя! Непременно позабочусь, чтобы расплата за измену оказалась достойна проступка. Наказание будет долгим и очень-очень болезненным. Сделаю все, чтобы сломить непокорный дух, и впредь девчонка не посмеет ослушаться.

С каждым словом Ровере все больше распалялся; лицо исказилось гневной гримасой, а в углах рта выступила слюна. Он уже не говорил, а кричал.

— Вы нестерпимо глупы и дурно воспитаны, синьор, — с презрением произнес торговец шелком. Позвал слуг и приказал выбросить бесноватого посетителя на улицу и больше никогда не впускать в дом.

Два дюжих лакея выволокли Себастиано Ровере из палаццо. Окончательно утратив чувство собственного достоинства, разъяренный адвокат сопротивлялся и сыпал проклятьями, отчего обращение с ним отнюдь не становилось мягче. В конце концов один из слуг пнул негодяя пониже спины, отчего тот рухнул с крыльца и растянулся на мостовой лицом вниз.

Впрочем, он тут же поднялся и, потрясая кулаками, продолжил прерванный монолог:

— Ты еще пожалеешь об этом, Пьетро д’Анджело! Отомщу и тебе, и всей твоей семье! Вот увидишь!

Впрочем, старался он напрасно: за толстыми стенами палаццо его отчаянного крика никто не слышал. Едва мучителя заставили покинуть комнату, Орианна без сил упала в кресло и закрыла лицо руками. Муж услышал всхлип, но только один. А через пару мгновений она убрала руки и посмотрела ясным, твердым взглядом. Джованни знал, что означало это выражение прекрасного лица: жена готова сражаться до конца, чтобы победить.

— Бешеный пес, — негромко произнесла Орианна. — Больных животных положено избавлять от мучений.

— Если с ним что-нибудь произойдет, в нынешних обстоятельствах первым делом обвинят нас, — практично возразил Пьетро д’Анджело. — Наверняка существует другой способ, и мы непременно его найдем.